Братья Дуровы - [6]

— Ну что ж, попробую… — Анатолий поднес ко рту стопку, коснулся края губами и решительно отвел ее в сторону: в нос шибанул противный, резкий запах сивухи. — Нет, не буду!

— Ну какой же ты после этого гимнаст? Даже пить не можешь. Эх, ты… В твоем возрасте я так водку сосал, что взрослые завидовали.

Анатолий отрицательно мотнул головой и выбежал на помост. Прошло уже полдня, а он без устали крутился на трапеции и все так же ему рукоплескала толпа.

Однажды на миг ему показалось, что среди зрителей мелькнуло знакомое лицо. Неужели опекун? Балаганные развлечения никогда его не привлекали.

Едва окончился номер, как над ухом Анатолия раздался строгий голос:

— Постой!

Сомневаться не приходилось, то был опекун. И не один — с полицейским.

— Немедля скинь с себя это тряпье!..

Анатолий молчал.

— Ты слышишь, что я велел?!

— Он мой артист… — вступился Отто. «Подкрепление» придало ему куража. — Работать должен целый день. Таково условие.

— Да, целый день…

— Без разговоров! Долой позорный костюм! Марш домой! Иначе и тебя и этого немца я сдам в полицию…

— Что у вас за странные шутки? — испуганно вымолвил Отто.

— Никаких шуток!

Зная решительность опекуна, Анатолий поспешил переодеться и покорно отправился следом за ним. Идти пришлось не домой, а на Кудринскую площадь, во Вдовий дом. Там он был водворен для исправления к бабушке Прасковье Семеновне.

После двухнедельной ссылки в богадельне, где пришлось испытывать непрерывную воркотню и упреки, юноша был возвращен домой под строжайший надзор. Без разрешения он не смел высунуть носа во двор. Опекун нанял учителей и особого дядьку, вменил им в обязанность не только приохотить Анатолия к наукам, но и зорко следить за его поведением.

Однако напрасны были старания. Мысли его по-прежнему целиком были захвачены цирком.

К чести Захарова надо заметить, что как бы его ни огорчали, ни возмущали оба мальчика, он никогда не применял к ним физического наказания. И на этот этот раз повел он с Анатолием увещевательный разговор.

Начал терпеливо, хотя и в высоких тонах:

— Тебе уже семнадцатый год, ты достаточно взрослый, скоро будешь гражданином отечества. Неужели ты не можешь понять всю фальшь и мерзость своего выбора?! Тебе, дворянину, не подобает быть среди уличных комедиантов, людей без роду, без племени. Постыдись! Твоя страсть нелепа, дерзка…

— Кроме цирка мне ничто не нравится…

— Нравится грязная клоака… Вздор! Тебе надлежит быть гражданином отечества, деятельным сыном своей родины, приносить ей посильную помощь. А ты собираешься быть циркистом. Ужасно!..

Пылкие увещевания опекуна скорее достигали обратного. Юноша лишь все более укреплялся в своем решении. Правда, чтобы не огорчать добрейшего Николая Захаровича, он избрал новую тактику — не противоречить, но втайне добиваться поставленной цели.

Братья все чаще посещали цирковые спектакли.

С 1880 года на Цветном бульваре в Москве работал цирк. Владелец его — Альберт Саламонский, выходец из Германии, сын циркового наездника и сам отличный наездник, впервые появился в России в качестве гастролера у Карла Гинне. Предприимчивый и достаточно дальновидный, он смекнул: «В Москве выгодно открыть собственный цирк». Больше в кредит, чем на свои скромные средства, Саламонский в короткий срок выстроил отличное каменное здание на Цветном бульваре. Место это было выбрано расчетливо: в центре города, где вокруг находились мелкие балаганы, зверинцы, карусели и другие развлекательные заведения. Все они быстро закрылись, не выдержав конкуренции с Саламонским. Единственным серьезным соперником оставался цирк Гинне на Воздвиженке. Но и с ним Саламонский вступил в соревнование и очень быстро взял верх.

Победа была закономерной. Вся талантливая семья Саламонского: он сам, его жена и два приемных сына выступали в качестве наездников и дрессировщиков лошадей. Глава семьи демонстрировал высшую школу, выводил на арену большие конные группы, исполнял эффектные труднейшие номера — шестнадцать лошадей одновременно становились по его команде на дыбы, а в карусели участвовало сразу сорок две лошади.

Директор Саламонский утверждал: «Лошади — главные артисты цирка». Но при этом добавлял: «Разнообразие — зерно успеха». Потому в программе представлений были также тщательно отобранные номера иностранных и отчасти русских артистов — акробатов, гимнастов, эквилибристов, жонглеров и особенно клоунов. Недаром не очень грамотный репортер одной газеты писал: «Труппа господина Саламонского состоит из 120 артистов, при 125 лошадях и других дрессированных животных».

Ну как было не увлечься программой, в которой лучшие артисты соперничали в ловкости, красоте. Г-н Калиени показывал парфорсную езду[1] на неоседланной лошади, а г-н Гертнер делал сальто-мортале на скачущем коне, затем оба демонстрировали «академические позы» на двух неоседланных лошадях.

И как было не залюбоваться высшей школой верховой езды, исполняемой такими эффектными всадницами, как г-жа Саламонская и девица Клара Раш и кавалерами гг. Саламонским и Эспери. А конные маневры, когда двадцать красивых и элегантных дам, сидя на двадцати кровных лошадях, съезжались, разъезжались, строили эффектные группы. А труднейшее сальто-мортале через десять лошадей, которое исполняли один за другим все клоуны…