Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг. - [12]

Василия Львовича [Пушкина] удар есть выдумка Алексея Михайловича Пушкина. Василию Львовичу сделалось жарко, попросил испить, голова заболела, а тот так его уверил, что это было род удара, что сам Василий Львович всем говорил здесь: «Посудите, что я и не заметил у себя удара; вот Алексей Михайлович был тому свидетелем!» Это, видно, дошло и до вас.

На меня навязал Апраксин билет на концерт мадам Данжвиль; надобно будет ехать.

Александр. Москва, 11 марта 1821 года

Право, если дамы будут ездить к Тургеневу, а мужчины посылать ему разные блюда, то он никогда не выздоровеет, не такой дурак! Сегодня обедаю я у Митюши, который угощает своего товарища мобежского Гурьева. Беда, надобно ехать в санях: лошадям пускали кровь, то есть четверым, и так имею только пару, а парою в карете не доедешь в час; авось-либо сделается потише. Третьего дня как я удивился: в эту мерзкую погоду встречаю на простом извозчике кого же? Княгиню Вяземскую с братом Феденькою, и тот, проказник, встречая экипажи, все прятался в шинель; так узнавали ее одну и, верно, скажут, что она куда-то ездила инкогнито с кем-то; впрочем, и заслуживает нарекания. От меня к Фавсту ехать – и то бы риск, а с Леонтьевского переулка это непростительно. Здесь всякие толки делают насчет ее и мужа. Я не верю ничему, но эта разлука их и разделение детей довольно странны.

Константин. С.-Петербург, 12 марта 1821 года

Уж коли дать пир, так наш князь Сергей не ударит лицом в грязь, да после-то каков будет, когда настанет четверть часа Рабле? Я тебе под секретом скажу историю браслета. Адели всегда этого хотелось. По долгой переписке между Васею и отцом, чем подарить молодую в Москве, решились на браслет, который здесь и заказали. Княгиня было мне писала о заплате за него 2000 рублей, обещая возвратить скоро, но у меня денег не случилось, и Вася взялся все устроить и заплатить ювелиру.

Орлову [графу Григорию Владимировичу] в его путешествиях все несчастье: инде осел поколотил его, а теперь в Париже опять схватка.

Александр. Москва, 14 марта 1821 года

Я видел Степана Степановича Апраксина, который мне сказал странную весть, непохожую на быль, что все греки восстали, объявили себя независимыми, что Али-паша принял веру христианскую и идет со 180 тысячами войска к Царьграду, что греки избрали себе в главу Ипсиланти и издали прокламацию, в коей ссылаются на подпору одной сильной северной державы. Апраксин думает, что это все подвиги Каподистрии; все это так невероятно, что я тебе сообщаю только для смеха.

Панорама Парижа в большой моде, весь народ валит туда; а тем, которые дают концерты, плохо: мало охотников, да и таланты плохи. Каталани и Боргонди публику избаловали. Нет! О дуэли между Орловым и Толем здесь не говорили, а как заговорят, то скажу, что вздор. Здесь утверждают, что государь будет к концу месяца в Петербурге и что есть уже маршрут; не верю: ты бы всех прежде знал это. Жаль мне Панкратьева, вот уж не вовремя гость хуже татарина. Ежели Арсеньева догадлива, то сама съедет от сестры: с корью шутить не должно. Оставь и ты на время Панкратьева, а Гурьев мне сказывал, что ты всегда с ним бываешь у отца его. «Мы все озабочены, – говорит он, – составлением партии вашему брату, который играет по маленькой, а папа в таком восторге, когда он к нам приходит». Авось-либо графиня Чернышева отделается от своей желчной лихорадки; желаю это душевно.

Константин. С.-Петербург, 15 марта 1821 года

Рад я, что Василия Львовича удар – шутка, но тот Пушкин его уходит своими шутками. Он труслив и мнителен, так долго ли уморить? Прочти в «Сыне Отечества» послание к нему его племянника и другое Давыдову.

Третьего дня хотя у меня самого обедали гости, но не мог отказать Бистрому, у которого обедали Ермолов, Закревский и проч. короткие знакомые. Обед был лагерный, с музыкой, песенниками, пили здоровье, после обеда качали толстого Ветлицкого, старого нашего молдавского знакомого, играли в вист, в курочку, и я насилу в 9 часов убрался домой, где тотчас переодевшись, поехал на вечер к княгине Куракиной [Наталье Ивановне, великой любительнице художеств], где был концерт и множество народа. Тут поздравил я Левашова со скорым вступлением в наш полк. Старик Мятлев мне пенял, что я не бываю у него; поболтал я с Татищевой, с графом Марковым и другими и в двенадцать часов приехал домой, устав чрезвычайно.

Василий Степанович Попов, говорят, совсем ослеп, но скрывает сие и подписывает бумаги. Странно, что все слепые имеют ту же слабость. Граф Головин очень заболел, вчера ему было лучше, но очень слаб и желт.

Александр. Москва, 15 марта 1821 года

Здесь только и речи в городе, что о восстании греков. Всякий рассказывает по-своему, но Бубуки точно получил печатную греческую прокламацию, или воззвание, подписанное начально Ипсиланти и множеством других. Чтобы узнать правду, я просил Волкова послать за самим Бубуки; он болен, не мог быть сам, а прислал поверенного, который это подтвердил и прибавил, что заговор об освобождении греков от турецкого ига давно сделан был; что сербы, далматы, морейцы, все жители Архипелага (вооружившие 400 судов), сулиоты, шимариоты и проч. в оном участвуют, что сблизились с Али-пашой, принявшим веру христианскую, что он идет в Царьград и находился в Салониках, по последним известиям; что все греки на флоте турецком взбунтовались и заняли Топхане; что бывший валахский господарь был отравлен за то, что не хотел участвовать в заговоре; что Караджиа, Калимахи заодно и дают деньги, что рвение столь велико, что из Одессы одной ушли 4000 греков, желающих соединиться со своими соотечественниками. Вот главнейшие статьи. Конечно, тут много прикрас и выдуманного, но что-нибудь да должно быть. Здешние греки целуются, как в Светлое Христово воскресенье; кофейные дома набиты людьми пьющими и курящими. Полиция обратила свое внимание на это, но не может еще отыскать источника. Метакса и Чумага готовятся, я думаю, один – в Эпаминонды, а другой – в Солоны. Ежели достану документы, кои, говорят, у графа Санти, то пришлю тебе.