Братство волка - [35]

Мани, объехав вокруг руин сожженного храма, очутился возле отверстия в стене. Он замер и знаком попросил Грегуара подать ему поводья лошадей. Когда шевалье снова посмотрел на Марианну, та держала ружье в руках и с решительным выражением на лице вглядывалась в развалины и проемы обвалившихся стен. Освещенная странным сиянием солнечных лучей, преломленных в чудом сохранившихся витражах и розетках, девушка задумчиво произнесла, обращаясь не то к нему, не то к себе самой, не то к лесу, с которым она заранее сговорилась:

– Я была совсем маленькой девочкой, когда приходила играть сюда вместе с братом.

Она выразительно посмотрела на Грегуара.

– И вы не боялись?

– С моим братом, – сказала она с расстановкой, подчеркивая каждое слово, – нет. Он говорил мне, что защитит меня от призраков…

* * *

Казалось, это длилось целую вечность. Они пробежали не один десяток лье, продираясь сквозь кустарники и заросли вереска, спускаясь по склонам, покрытым булыжниками, которые больно ранили лапы, перепрыгивая через расщелины, и слились в один поток с теми, кто пришел с гор и предгорья. Со всех сторон на них накатывалась волна одного и того же ужаса. Подхлестываемые стелющимися по земле криками, когда казалось, будто в этот день все люди вышли из своих логов, сделанных из камня и огня, волки летели вперед сломя голову. Подгоняемые упругими потоками ветра, они мчались изо всех сил, сбивая подушечки на лапах, превозмогая боль во всем теле и не замечая более никаких пометок на земле. Их преследовал огонь, он настигал их и пожирал, а затем вдруг разгорелся еще ярче, ослепив своим белым сиянием и испепелив землю и деревья. А потом грянул гром и разорвал тучи в клочья; небо извергло из себя сталь, и выстрелы, и языки пламени, и зловонное дыхание…

Вперед…

Только вперед – мимо тех, кто падал вниз, истекая кровью и исходя криками ужаса; мимо тех, кто был пронзен пулями, изрубившими их плоть и искрошившими кости. Вперед – сквозь душераздирающие вопли людей и лай собак, кувыркаясь и падая на бегу, подставляя себя ружейным выстрелам, покрываясь серыми разводами грязи, сквозь смрад и ужасные звуки этой резни.

– Вот этот! Этот! – закричал дю Амель, лицо которого почернело от пламени и пороха.

Огромный ощетинившийся волк с распахнутой пастью подпрыгнул на высоту лошадиного крупа, и стало слышно, как щелкнули его клыки. Он пробежал между ног заржавшей от ужаса лошади Жана-Франсуа де Моранжьяса, отскочил в сторону и чуть не скинул на землю ее всадника.

Этот крупный самец удирал со скоростью молнии, пересекая место побоища и невероятным образом избегая пуль, в сопровождении нескольких волков. Первый из всадников бросился ему вдогонку, но задел дубовую ветку и кувырком слетел с лошади, ударившись спиной о корень дерева и зацепившись ботинком за стремя. Жан-Франсуа, рассекая чащу крупным галопом, с криком погнался за зверем, проскочив мимо грохнувшегося наземь неудачника.

* * *

Она не протестовала и даже не думала протестовать, когда он сел рядом с ней, закрепил на картоне чистый лист бумаги и принялся рисовать ее портрет. И окружающая обстановка, и весь этот день с его событиями, которые привели их в это место, где она, естественная и умиротворенная, позировала ему, сидя у разрушенной стены призрачной часовни с ружьем в руках, чрезвычайно располагали к этому. Марианна не произносила ни слова, он тоже молчал, и только ветер кружил вокруг них, опутывая своими нитями, нашептывая загадочные слова, обдувая ветви деревьев и срывая с них листья. Иногда раздавалось негромкое фырканье лошадей, которые тянули поводья, привязанные к крепким лианам узорчатого плюща, и пощелкивали уздечками. Время от времени издавала звонкую трель какая-то пичуга, всегда одинаковую, после чего улетала, мелькая между ветвями маленькой темной тенью. А грифель скрипел по бумаге, и та отвечала на его прикосновение тихим шелестом.

В какой-то момент, когда Грегуар поднял глаза от своего рисунка, его пронзил неожиданный, как молния, глубокий взгляд зеленых глаз, устремленный на него. Совершенно серьезно Марианна спросила, почему ему не понравилась погоня. Грегуар ответил вопросом на вопрос, осведомившись, является ли в этой стране преступлением отказ носить униформу с красными фалдами на мундире. Она не сказала ни слова и просто перевела взгляд на мрачнеющее небо. Позже, глядя на лицо, изображенное на белой бумаге, шевалье пояснил, что, по поверьям индейцев, нарисовать кого-либо означало забрать его душу и силу. Прищурив глаза, девушка спросила, нужна ли ему ее душа, но Грегуар предпочел промолчать. Она не стала повторять свой вопрос, и между ними вновь установилось глубокое молчание.

– Ну что, вы закончили, мсье портретист? – поинтересовалась Марианна.

– Конечно нет, – ответил Грегуар. – И знаете, я никогда не закончу. Это эскиз, а эскиз не может быть законченным.

– Ваши модели обычно ведут себя терпеливо? Что они делают, чтобы не…

Она не успела договорить, потому что в этот миг вдалеке раздался глухой, тяжелый выстрел. Затем загудели охотничьи рожки и послышался лай собак.

Марианна поднялась, схватила ружье, зарядила его, проверив, чтобы затвор был установлен в правильном положении, и, медленно подняв приклад, положила его на плечо.