Братство волка - [74]

«Кто это может быть? — спрашивал он себя. — Мы в монастыре никого не ждем, может, это кто-нибудь из бедных соседних дворян, очень ценящих наше вино и кушанья… Но нет, эти дворяне не приехали бы столь странным образом, так путешествуют только дамы или духовные лица. Даму в аббатстве, не примут; стало быть, это… Но духовное лицо, сопровождаемое так, должно быть очень высокого звания…»

Он снова принялся рассматривать путешественников. «Неужели, — продолжал он думать, — то, чего я опасался, все-таки произошло? Нет, этого случиться не может, по крайней мере, сейчас. Слухи, дошедшие до меня, не имеют под собой основы… Это, наверное, какой-нибудь аббат из Сент-Эними приехал к нам в гости».

Его размышления были прерваны Леонсом, который, опередив своих провожатых, бежал к дяде в сопровождении только красивой ищейки, черной с красными пятнами.

Племянник приора как будто вырос и стал шире в плечах за эти три месяца. Лицо его загорело от долгого пребывания на воздухе. Теперь у юноши был мужественный вид, весь облик его был преисполнен уверенности в своих силах, прежняя робость исчезла без следа. На нем был щегольский охотничий костюм из зеленого сукна с золотыми галунами. Леонс больше походил на молодого и блестящего дворянина, любителя шумных удовольствий и светских радостей, чем на прилежного ученика, воспитанного в монастырских стенах. Нельзя было даже представить, что недавно этот юноша просил позволения постричься в монахи. Но Леонс не потерял уважения к своему дяде. Приблизившись к нему, он снял шляпу и поцеловал руку приора; лишь исполнив этот положенный ритуал, он позволил себе сообщить новость:

— Приятное известие, дядюшка! Сегодня великолепная охота… Убиты лисица и два зайца более чем за шестьдесят шагов! Дени, мой егерь и мой учитель, в восхищении. Я же не могу гордиться моими успехами, так как приписываю их превосходному карабину, который вы мне подарили, а также великолепному инстинкту этой ищейки, которую вы, я не знаю каким образом, сумели взять из своры самого принца.

Он рассеянно гладил свою прекрасную собаку, которая бегала вокруг них, махая хвостом.

— Не скромничайте, дитя мое, — ласково сказал приор, — успехом вы обязаны прежде всего вашему искусству. Но я очень рад, что ваша ищейка ведет себя хорошо, а для того чтобы ваше охотничье снаряжение было полным, аббатство предоставляет вам собаку Жана Годара, ту самую, которая осмелилась напасть на жеводанского зверя.

— Возможно ли это, дядюшка? А я слышал, что барон Ларош-Боассо…

— Барон действительно понял, как и вы, важность подобного помощника, потому что он составил план кампании, точно такой же, как ваш. Он велел предложить Жану Годару двадцать луидоров за его собаку, но я дал сорок, и Жан Годар прислал мне этого прекрасного пса, которого вы найдете у конюшни… Я вышел к вам навстречу для того, чтобы сообщить об этом счастливом результате моих стараний.

Леонс был в восторге и горячо поблагодарил приора.

— Раз так, любезный дядюшка, кто помешает мне теперь преследовать зверя? Мое обучение как стрелка и охотника закончено, приготовления подошли к концу. Дени и Жервэ, мой второй егерь, мне преданы; они последуют за мной, куда бы я ни пошел; почему вы не отпускаете меня? По последним сообщениям, зверь переселился в Мезенские горы, откуда его никак нельзя выгнать; без всякого сомнения, мы найдем его там, если Господь поможет нам…

— Леонс, дитя мое, — сказал бенедиктинец со вздохом, — зачем вы так торопитесь подвергаться опасностям подобного предприятия? Я боюсь за вашу жизнь… Притом я всегда надеюсь, что какое-нибудь новое происшествие избавит вас от необходимости прибегать к этой крайности.

— Дядюшка, разве сейчас тот момент, когда еще можно повернуть обратно? Заклинаю вас, не удерживайте меня! Говорят, что барон де Ларош-Боассо совсем излечился от своей раны; он может воспользоваться нашей медлительностью и получить обещанную награду, а если это случится…

— Не говорите этого, Леонс; вы знаете, в какое отчаяние приводит меня мысль о подобной возможности! И как подумаешь, что вы не один будете страдать… Эта опрометчивая гордячка умрет от горя и стыда, если убедится в необходимости принять мужа, который будет недостоин ее. Неблагодарная и неблагоразумная! Она расстроила своим сумасбродством мои планы, столь выгодные для всех нас. После того как она произнесла этот пагубный обет, я не раз предлагал ей получить разрешение от папы римского; несмотря на кротость и покорность, которые она теперь демонстрирует, она не согласилась и отвечала мне с гордостью: «Графиня де Баржак не может отказаться от своих слов».

— Может быть, дядюшка, она права, — сказал Леонс задумчиво. — Если она решила доверить свою судьбу воле случая, то никто не имеет права вмешиваться…

Во время этого разговора приор и его племянник возвращались в аббатство. К ним подошли Дени и Жервэ. Один нес ружье, а другой — дичь своего господина. Дени был человеком лет шестидесяти, с честным и дружелюбным лицом, который, несмотря на свой возраст, сохранил железное здоровье и неутомимые ноги. Жервэ, который был гораздо моложе, казался человеком открытым и простодушным, но с горячим нравом, как у всех горцев. Бенедиктинец остановился и улыбнулся им.