Брат Поликарп - [5]

— О, Господи, спаси меня! — воскликнул он; ему вдруг стало казаться, что он видит с одной стороны — то небо, к которому он стремился, а с другой — ту землю, которая так притягивала его к себе, а между ними самого себя, бросающегося то в одну, то в другую сторону.

Ночь росла, тихие часы земного покоя бежали в вечность, брату Поликарпу казалось, что с ними вместе уходит и всё лучшее его души, и двери рая навсегда закрываются перед ним.

И не только прежнее небо скрывалось из его глаз как тень человека, уходившего вдоль улицы: в ушах его раздались крики и злобный смех, гремевшие во след этой убегавшей тени. Смех и крики гнались за нею, насмешки летели вдогонку, шум усиливался, а брат Поликарп продолжал стоять на коленях. Последняя искра покоя угасла в нём, и душа его была теперь лишь ареною, на которой шла беспощадная борьба двух разнородных стремлений.

Слова «всё тщетно» вдруг появились пред ним, как бы начертанные красными буквами среди ночного сумрака.

— Всё тщетно! Всё тщетно! — повторяли до бесконечности кругом его голоса, и со смехом и криками хором повторяли эти слова.

Брат Поликарп стоял всё так же неподвижно, хотя страдал невыносимо. Час ночи пробил среди ненарушимой тишины часовни, а ему казалось, что вся часовня полна невыразимого шума и стона, буквы ужасной надписи стали в его глазах принимать странные формы, каждая из них оживала и становилась одним «из братий красных ряс». Буква «В» представляла из себя настоятеля, с большим животом, с красным широким лицом, отражавшим на себе все земные страсти.

«Всё тщетно», — пел голос этой фигуры, и она кружилась перед ним, плясала, а кругом неё вертелись и плясали другие буквы, и все кричали и издевались над братом Поликарпом.

Бред овладел им, как вино пьяным человеком, а он всё стоял на коленях со скрещенными руками, и глаза его всё так же были прикованы к алтарю. Ни одним внешним знаком на его как бы застывшем лице не обнаружилась внутренняя, страшная борьба, раздиравшая его.

Маленькая мышка выбежала из своей норки и подошла к самым его подошвам, она ткнула в них своим носиком, и вдруг, испугавшись, бросилась прочь, хотя человек, стоявший на коленях не видел и не чувствовал теперь ничего. Приближался час, когда должны были придти сменить брата Поликарпа. На небо взошла луна, лучи её заглянули в высокие окна часовни, серебряный свет полился на гранитные колонны, сошёл на мраморный пол и мало-помалу озарил и неподвижную фигуру, стоявшую на коленях перед алтарём.

Брат Поликарп хотя и не видел лунного света, но становился спокойнее; борьба замирала в нём; ночное светило, казалось, действительно обладало магическим умиротворяющим свойством, которое люди приписывают ему.

Борьба в нём кончилась, — кончилась, разбив и молодость его, и силу. Он всё ещё стоял перед алтарём с широко раскрытыми глазами, но теперь ему стало казаться, что алтарь отодвигается и уходит из его глаз, буквы в красных рясах тоже стушёвываются и исчезают, фигура отца настоятеля смягчилась и приняла теперь его настоящие мягкие и добрые черты лица.

И вдруг над ним раздались знакомые, отрадные слова: «Vigilate et orate».

— Господь да будет благословен во веки! — воскликнул громким голосом брат Поликарп и, весь облитый лунным сиянием, упал лицом вниз на свои протянутые вперёд руки.

Когда через пять минут брат Игнатий вошёл в часовню, он застал брата Поликарпа без чувств, распростёртого на полу; старик попробовал поднять его, но у него не хватило сил, тогда он снова осторожно положил его на землю, и теперь серебристый свет луны и мягкий розовый свет паникадила осветили его спокойное, кроткое лицо.

Брат Игнатий разбудил отца настоятеля, и когда не осталось больше сомнения в том, что брат Поликарп умер, то и все братья поднялись со своего жёсткого ложа, и в утренней прохладе часовни раздалось похоронное пение. Брат Поликарп в своей красной рясе снова лежал перед алтарём.

V

— Не могу понять, — сказал майор Грентлей за завтраком на другой день, — кто такой может брат мистер Роберт Веннер? Вот письмо о нём от настоятеля монастыря в Via Carmi.

— О, мы знаем его! Не правда ли, Ви? — воскликнул Джек.

— Что с ним? — спросила Виолета дрожащими губами.

— Что теперь с ним, дорогая, это я сам хотел бы знать. Он умер бедняга, вот это я знаю.

— Кто умер, папа? — переспросила Виолета, страшно бледнея.

— Кто? Роберт Веннер, впрочем, я вижу, что у него было ещё и другое имя: брат Поликарп.

— О! — воскликнул Джек, роняя кусок торта, который подносил ко рту.

— Отец, этого не может быть, это какое-то недоразумение, ещё вчера он был совершенно здоров.

— Ты говоришь, дорогая, вчера, а он умер сегодня ночью. Так как я вижу, что вы оба знаете его, то и я хотел бы понять, какое отношение он имеет к нам. В письме вложена наша визитная карточка, которую нашли на его столе; вот почему настоятель и обратился ко мне с предложением — не пожелаем ли мы присутствовать завтра на его похоронах.

— Отец, прошу тебя, позволь мне идти. О, ради Бога, позволь мне быть там!

Выражение лица дочери поразило майора Грентлея.

— Джек, — сказал он сыну, — оставь нас одних…

И мальчик, хотя не кончил ещё своего завтрака, послушно вышел из-за стола.