Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск - [15]

Он достал из одной из укладочек, стоявших в простенках, дубовый ларец, окованный железом, и раскрыл его.

Взглянул и ахнул:

— Ахти, добрая половина отсыпана! Добрался Андрюшка до моих денег.

Рядом со злобой шевельнулось в душе жгучее чувство жадности.

— Обокрал! А я-то копил — хранил…

«Казны» еще оставалось много, но это мало утешало купца.

— Лучше бы всего, чем мне отсюда бежать, — продолжал он размышлять, — узнать бы, где он укрылся, да как-нибудь и того… Это было б ладно… Тогда бы и денег не жаль. Да где его найдешь? Как узнаешь? И выходит, либо сиди у моря да жди погоды, либо беги… К знахарю, что ль, съездить? Колдовство поможет, пожалуй… Пусть знахарь мне только скажет, где Андрей и что замыслил он… А там я уж зевать не стану… Да это было бы ладно!..

Суровчанин был сыном своего века и, как все в ту эпоху, суеверен. Он твердо верил во всяких ведьм и колдунов, в русалок, леших, домовых и водяных. Он не сомневался, что чарами можно «напустить порчу на человека», проникнуть в будущее, привлечь любовь и т. д.

Не удивительно поэтому: что он ухватился за мысль о колдовской помощи.

В его глазах это было единственным средством, могущим привести к цели.

А колдуна не надо. было долго искать.

У запруды на Яузе жил всем ведомый колдун, мельник Хапило.

Про него ходили разные россказни. Поговаривали даже, что из трубы его избенки однажды вылетел бес, в виде черного ворона. Ночью мимо мельницы ходить побаивались.

К этому-то чародею и надумал обратиться Некомат.

Однако действовать надо было осторожно.

Узнают, что он был у Хапилы, пойдут толки. На него даже начнут смотреть косо и чураться.

— С колдуном возится… Может, и сам с нечистым знается!

Такая молва не могла быть приятца для купца. К тому же колдуном прослыть было и небезопасно: при народных бедствиях, вроде повального падежа скота, засухи и т. п., зачастую обвиняют колдунов, что это они «напускают», и тогда с ними жестоко расправляются.

Все это было хорошо известно Суровчанину, и он решил пробраться к мельнику ночью, в глубокой тайне.

Приняв решение побывать у Хапилы, он даже как будто повеселел. В сердце зародилась маленькая надежда.

Когда стемнело и все в доме заснули, он осторожно вывел коня, сам оседлал и, разобрав часть плетня в огороде, выбрался из усадьбы.

V. ЧАРОДЕЙ ХАПИЛО

К северу от Москвы из болот, за нынешней деревней Большие Мытищи, среди дремучего леса, вытекает на юг река Яуза [5] и впадает в Москву-реку «ниже города».

Нынешняя Яуза едва ли имеет какое-нибудь сходство с прежней. Она славилась чистотою воды, так как принимала в себя много лесных родников.

Берега ее были пустынны. Только шум лесов вторил звучному плеску ее волн.

В Яузу впадает речка Сосенка.

На этой-то речке, над запрудой, и высилась мельница Хапилы [6].

Было около полуночи, когда к воротам двора колдуна подъехал всадник.

Он легко спрыгнул с седла, привязал коня к кольцу у ворот и постучал.

Проглянувший месяц озарил бледное, красивое, молодое, безусое лицо.

На стук за забором неистово залаял огромный пес.

Другого отклика не было.

Приезжего брало нетерпение. Он снова постучал так, что ворота затрещали.

На этот раз стук был услышан.

— Кто тут в полночь ломится? — послышался ворчливый старческий голос. — Угомону на вас нет.

— Пусти, знахарь, дело к тебе есть! — ответил путник, который был не кто иной, как Иван Вельяминов.

— Какое такое дело по ночам? Поезжай своим путем- дорогой, а я спать пойду.

— Отвори, старче, отвори! Совет от тебя, помочь нужна… А заплачу хорошо. Ничего не пожалею…

Колдун точно некоторое время был в нерешимости, потом послышались шаги босых ног, и ворота отворились.

Пес залился и клубком бросился под ноги входившего.

— Убери пса! — не без некоторого испуга сказал Вельяминов.

— Небось, не съест, коли добрый человек! — ответил колдун.

Однако крикнул собаке:

— Не трожь!

Лай стих, и собака стала смирней ягненка.

Знахарь провел гостя к себе в жилье и, когда тот переступал порог, предупредил:

— Лоб не расшиби! Притолка низкая!

Потом выгреб углей из печи и зажег от них лучину.

Трепетное пламя осветило закоптелую, низенькую избу, наполовину занятую огромною печью из сырцового кирпича.

Повсюду были развешены по стенам и свешивались с потолка пучки высушенных трав.

Воздух, напитанный их пряным запахом, был удушлив.

На лежанке печи сидел большой кот, совершенно черный, «без отметин» — настоящий колдовской — и, мурлыча, пристально смотрел- на Ивана своими желтыми глазами.

Сам ведун был маленький, тощий старик с крючковатым носом, жидкой бородкой, лысиной на темени и странно блестящими глазами.

— Садись — гость будешь! — сказал ведун, снимая с лавки пучок каких-то свежих трав и очищая место для Вельяминова.

Тот сел.

Знахарь внимательно посмотрел на него и промолвил:

— Сынок тысяцкого?

— Да, «сынок тысяцкого», а не сам тысяцкий, как мне пристало быть! — с невольным раздражением ответил молодой человек.

— Знаю, знаю… По княжей воле… А от меня-то чего ты хочешь?

В глазах ведуна блеснул хитрый огонек.

— Может быть, — процедил он.-Для чего тебе сие знать? Много будешь знать — скоро состаришься.

— Видишь серебро?

Иван подкинул на руке несколько грубо обделанных кусков серебра.