Брат мой, ящер - [11]

Но шли годы, столетия, тысячелетия, он стал номинальным Богом сотен миллионов христиан, Богом большого мира, и оказывался все дальше от бурления военных сражений, дворцовых интриг и кипения ярмарок, в которых и при желании не смог бы разобраться.

Когда-то он был богом простых и ясных вещей: солнца, дождя, радуги, потопа, наводнения, военной схватки. А теперь он должен разбираться в чудовищно огромном и непонятном космосе с его таинственными черными дырами, загадочной темной материей и взрывами гигантских новых звезд и галактик. И люди и он чувствуют себя в этом космосе даже не песчинками, а исчезающе-малой пылью мирозданья. Ему, старому Богу древнего народа, просто не остается места в этом страшном мире…

И мне кажется, я знаю, почему Бог, придуманный и созданный людьми, находится в столь печальном положении. Люди перестают верить, а стало быть, слабеет и Бог. А перестают верить потому, что в наш торговый век большинство не видят особого смысла следовать заветам Всевышнего. Я не хочу сказать, что раньше они жили исключительно по заветам Бога. Но был хоть какой-то страх, страх перед гневом Божьим. А теперь страх этот у огромного большинства исчез, и люди начинают жить не как люди, создавшие Бога, а как обыкновенные макаки в штанах и юбках. Ад как-то потускнел, слинял, стал чем-то малосерьезным, скорее смешным, чем страшным, чем-то вроде компьютерной игры или темой для анекдотов. Стоит ли бояться его, чтобы в чем-то себя ограничивать?

Вы скажете, а польза? Да, у отдельных праведников вера — это страстная потребность души. Ее порывы к добру и справедливости в недобром несправедливом мире. Да, праведники не перевелись, но их — абсолютное меньшинство. Для большинства вера — это в лучшем случае формальное исполнение каких-то обрядов.

Что же делать? Признать, что Фридрих Ницше был прав? Может быть, но людям трудно оставаться без Бога. Да, Бог был создан людьми, но он с тех пор стал реальностью и теперь имеет перед ними определенные обязанности, даже если люди и забывают его…

Ирина Сергеевна с глубочайшим вниманием смотрела на человека, сидевшего перед нею, — столько какой-то неземной печали было написано на его лице.

— Я сказал «в наш торговый век» не случайно. Если бы вместо сомнительного рая, который давно стал шуткой, Бог мог предложить людям нечто конкретное, причем тут же, а не в некоем туманном будущем, которое то ли будет, то ли нет, вообще неизвестно, вот тогда… Нечто, что им жизненно важно, что может облегчить или даже спасти их жизнь. А то ведь люди видят, что Бог не только не вознаграждает добрых и праведных, а наоборот: процветают те, кто и не думает о божьих заповедях. Многие, если не все, ваши так называемые олигархи или другие преступники меньше всего думают о боге, разве что покупают золотой крест побольше, чтоб другим завидно было…

— И что же Господь может нам предложить? — спросила Ирина Сергеевна, и с удивлением почувствовала, что спросила без малейшей иронии.

— Вот это уже звучит вполне современно. Купи помаду такую-то, и твои губы обворожат всех мужчин. Или вот эту краску для волос. Редкую по насыщенности цвета и стойкости. И цена вполне доступная. Я этого достойна.

— Вы предлагаете внести в веру немножко рыночных отношений? — спросила Ирина Сергеевна.

Иван Иванович пристально посмотрел на нее и вздохнул:

— Боюсь, что вы подошли к самой сути моего предложения.

— Но прежде чем спрашивать, о чем именно идет речь, могу я поинтересоваться, почему вы ведете весь этот невероятный разговор именно со мной? Кто я? Святая? Столп церкви? Известный маркетолог? Специалист по рекламе? На чем вообще основан ваш выбор меня хотя бы в качестве собеседницы, меня — обычного человека, к тому же далекого от веры?

— Нет, Ирина Сергеевна, я хочу, чтобы вы были не собеседницей, а новым пророком, который оживит агонизирующую веру.

— Да Господь с вами, Иван Иванович! Это что, шутка такая? И что мне делать: смеяться, раскланиваться или заводить разговор о гонораре? Как это ни невероятно, но вы действительно способны видеть то, что видеть невозможно, как это было сегодня утром при нашем телефонном разговоре. Вы одним взглядом изгнали из меня застарелую боль. Этого не может быть, но я согласна, что это действительно случилось. Но чтобы я, заурядный завлаб Ирина Кипнис, сорока семи лет от роду, стала новым пророком? Даже после всех чудес мой мозг начисто отказывается рассматривать такую возможность.

— Друг мой, вы слышали такое слово «предопределение»?

— Да, но…

— Я не могу сейчас объяснить вам, почему и как выбор пал на вас. Еще рано. Но он пал. А примите вы свой удел или со смехом отвергнете — это уже ваше дело. Господь всегда признавал свободу воли отдельного человека. Как я вам уже говорил, Бог не всемогущ.

— Но даже если я…

— Ирина Сергеевна, неужели вы думаете, что мы ждем от вас проповедей в лаборатории или даже в кабинете у директора? Братья и сестры, одумайтесь, пока не поздно, конец света приближается, а теперь положите в шляпу, кто сколько сможет. Желательно купюрами покрупней. Можно и в у. е.

Впервые за завтрак Ирина Сергеевна весело рассмеялась. Сегодня вечером она объявит Яше, что уходит из лаборатории и становится проповедницей.