Брат и сестра - [32]

— Здорово! — старалась всех перекричать Люся Уткина. — По-моему, лекарство прописано правильно!

К Зое подошла Лиза Пчельникова и смеясь сказала:

— Так ему и надо! Здорово Кольку проучили!

Зоя тоже смеялась:

— Неплохо получилось! Не хотела бы я быть на его месте.

В это время в класс ворвалось несколько встревоженных мальчиков, и впереди всех, самый высокий из них, Виктор Терпачев. Он что-то говорил, но из-за шума невозможно было ничего разобрать. Тогда Терпачев поднял руку, призывая этим жестом к вниманию, и, когда немного стихло, спросил:

— Девочки, что произошло? Коркин плачет, уткнулся в угол около уборной и плачет.

В классе стало совершенно тихо. Зоя пошла за Коркиным, но в коридоре его уже не было.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сегодня это было первое происшествие в классе, но не последнее и не самое худшее из них. Совсем не того ждала Зоя, когда шла утром в школу.

За Ириной она не забежала. Не из-за обиды, конечно. Зоя даже не вспомнила о вчерашней вспышке капризного раздражения у Ирины и о том, как та хлопнула дверью. Теперь, после чтения «Овода», детские выходки и всякого рода житейские мелочи отодвинулись от Зои страшно далеко и казались ничтожными пустяками.

После ночного чтения «Овода» Зоя проснулась с ощущением только что пережитого душевного потрясения. Как всегда, сделала утреннюю зарядку, но обычной бодрости и подмывающей громко петь волнующей легкости после этого не почувствовала.

Пошла в школу одна, потому что надо было сосредоточиться и вспомнить все, что она намечала на сегодня сделать по комсомольской работе. Но она не могла сосредоточиться, и до самой школы ее не оставляло такое чувство, словно погиб кто-то самый близкий, драгоценный человек и что это непоправимо.

Страница за страницей перелистывала она теперь наизусть прочитанную ночью книгу, и у нее перед глазами проходили картины борьбы бесстрашного, растерзанного врагами революционера с такой яркостью, точно она всю жизнь не отходила от него ни на шаг, боролась в одних с ним рядах, и когда его расстреливали, стояла тут же, возле него.

Ни о чем другом Зоя сейчас не могла думать. Будь это в другое время, Зоей овладела бы обычная тревога за свой класс, она обязательно вспомнила бы, что в классе многое обстоит совсем не так, как того хотелось бы: не налажена проверка исполнения комсомольских и общественных поручений, дисциплина оставляет желать много лучшего, и никак не удается изжить проклятых троек, а у Носовой и Петрова, для полноты коллекции, имеется даже по две двойки. Нельзя дольше терпеть все это, надо как-то по-новому взяться за работу, необходимо добиться перелома. Так бы Зоя внушала самой себе, если бы она могла об этом думать.

Обязательно надо проверить, готовы ли к политинформации Лиза Пчельникова и Люся Уткина, ведь до понедельника остается недолго.

Лиза Пчельникова, решила бы Зоя, пускай возьмет на себя обзор событий по Советскому Союзу, а Уткина сделает сообщение о международном положении. На первой перемене можно будет поговорить с ними об основных тезисах. Материала в газетах сколько угодно.

На большой перемене надо зайти в школьную библиотеку, узнать у заведующей, как ребята выполняют поручения по дежурству: помогают ли подшивать газеты, заполнять карточки, записывать в инвентарь вновь поступающие книги, следят ли за соблюдением тишины в читальне?

Такой бы план на этот день наметила себе Зоя. Но ни о чем подобном сейчас она не могла думать. С необыкновенной яркостью, вновь и вновь вставали перед ее глазами отдельные эпизоды из необыкновенной жизни Овода; и она думала о том, как ничтожно все то, что она делает, и как это ужасно, что ей уже семнадцать лет, а до сих пор она еще не принесла людям никакой пользы.

Только добравшись до школы, Зоя начала приходить в себя и, поднимаясь по лестнице, вспомнила, что прежде всего, еще до начала уроков, надо переговорить с Тасей Косачевой о том, что ей будет помогать по алгебре Ярослав Хромов.

Но Тася Косачева опоздала, а потом произошла эта история с бутылкой и с соской, которую переживали всю первую перемену. Пришлось разговор с Косачевой отложить, а на втором уроке все были возбуждены новым происшествием.

Это был урок биологии. Ребята любили уроки Ивана Алексеевича Язева. Один уж переход из привычной, будничной обстановки класса в прекрасно оборудованный биологический кабинет вызывал у большинства ребят особое настроение сосредоточенной готовности узнать что-то новое. Уроки Язева отличались стройностью, ясностью цели и всегда проходили в спокойной и плодотворной тишине.

Здесь, в биологическом кабинете, среди всевозможных заспиртованных препаратов, возле аквариумов с рыбками и клеток с живыми птицами, морскими свинками и белыми мышами, возле растений, хорошо идущих в рост от правильного ухода за ними ребят, Иван Алексеевич особенно полно и щедро раскрывал лучшие стороны своего существа.

Физический недостаток, — одно плечо выше другого, — бросавшийся в глаза на открытом воздухе, в саду, здесь исчезал совершенно. Глаза его, глубоко ушедшие под надбровные дуги, начинали влажно блестеть и как бы излучать сосредоточенную мысль.