Брат гули-бьябона - [50]

Схватившись за голову, Телятников упал на колени. Он смотрел на портрет, переворачивал, теребил газету и скрежетал зубами, беспомощно обращаясь к Висковскому — Газета выходит в трех изданиях, — сказал Джамбон. — Смотрите, всюду ее портреты и одна и та же заметка. — И Джамбон прочел: — «Вырвавшаяся из СССР молодая спортсменка Г. Телятникова переживает сейчас самые счастливые часы пребывания за пределами страны большевиков. Стоит взглянуть на портрет, чтобы понять ее искреннюю радость…»

— Довольно! — в ужасе перебил Телятников. — Я не вынесу!.. Граня… неужели это она?

— Да, это ваша сестра, — гневно подтвердил Висковский. — Это она!

В отчаянии Телятников на мельчайшие куски разорвал газету и бессмысленно осмотрелся вокруг.

В суровом молчании стояли партизаны. Они не понимали, но чувствовали, что произошло несчастье.

Закрыв глаза, Телятников согнулся, точно под ударом, но потом, опомнившись, он с трудом поднялся на ноги и, не глядя на геолога, холодно спросил его:

— Я не расслышал: вы, кажется, что-то сказали?

— Я сказал, — ответил Висковский, — что это ваша сестра…

Телятников гордо вскинул голову:

— В таком случае, вы ошибаетесь: я не знаю ее! Подлая предательница не может быть моей сестрой!

* * *

— Горе, великое горе! — беспрерывно твердил в этот день Джамбон. — Сколько несчастий! Где мой Ли Чан?

Ночью Висковский пришел к твердому решению покинуть ущелье и сообщил об этом Джамбону.

— Но Ли Чан… — простонал ученый. — Как быть?..

— Остается верить ему, он ведь написал…

— Совершенно верно, — согласился Джамбон. — Я еще не имел случая разочароваться в верности моего Ли Чана. Да, да, мы поедем…

Глубокой ночью Висковский услыхал голос Телятникова.

Невдалеке от палатки кинооператор с кем-то разговаривал.

— Лю, — говорил Телятников, — ты… ты никогда не будешь изменницей… Но она… она! Лю, я сойду с ума!..

Голос Телятникова оборвался, и геолог услыхал тяжелые рыдания.

…На следующий день осунувшиеся, истосковавшиеся путешественники, сообщив Лю Ин-сину о своих намерениях, стали собираться в дорогу.

— Почтеннейший Лю Ин-син, — отведя вождя партизан в сторону, робко сказал Джамбон, — вспомни, я просил тебя разыскать мне таинственных…

— То, что обещал Лю Ин-син, нерушимо, как камни гор… Позовите Хэ Мо-чана, — ударив в ладоши, сказал старик.

Немедленно на его зов явился древний Хэ Mo-чан, которого ученый видел в первый день прибытия в ущелье.

— Хэ Мо-чан, — с необыкновенным уважением произнес Лю Ин-син, — ему сто сорок лет. Он дед наших дедов. Он знает все тайны гор, он провел нас в эти недоступные ущелья. Ему известны все тайны, — повторил Лю Ин-син и, возвысив голос, обратился к старику: — Хэ Мо-чан! Настал час, ты проведешь ученого в Долину Смерти и Пещеру Снов.

— Син. Повинуюсь, — сказал Хэ Мо-чан. Ноги его дрожали в мохнатых сапогах из волчьего меха.

Джамбон, казавшийся подростком в сравнении со стариком, взяв под руку «деда дедов», удалился с ним по тропе.

Два или три часа отсутствовал ученый. Вернувшись один, без Хэ Мо-чана, он прямо прошел к Висковскому.

— Не волнуйтесь, мой друг, — задыхаясь, промолвил он, вынимая из внутреннего кармана пиджака хрупкий, точно фарфоровый, свиток. — Поддержите меня, я теряю силы… Когда мы выберемся отсюда… Я дал клятву… Только тогда я смогу рассказать вам… Висковский, мой дорогой юный друг, в наших руках тайна алмасов…

* * *

В полдень Лю Ин-син приказал ударить в гонг. Опять собрался весь народ, и предводитель партизан объявил:

— Братья, прощайтесь. Высокие гости наши, увы, не могут более оставаться в ущелье. Завтра мы выступаем в поход. Пора снаряжаться, и сейчас как раз время проводить их в путь. Не беспокойтесь, — сообщил он Висковскому, — машина, на которой вы счастливо прибыли к нам, приготовлена. Два автомобиля японцев, подбитых нами, были нагружены большим запасом бензина. Все в вашем распоряжении, все перенесено в вашу машину. Бочки наполнены водой.

Под грохот барабанов, как на параде, выстроились партизаны, и четверо друзей попрощались с обитателями Алмасских гор.

— Я должен просить прощенья, — застенчиво, но твердо сказал Лю Ин-син, — глубокие обстоятельства вынуждают… Придется завязать вам глаза…

Туго завязан черный платок, и снова, как ночью, под ногами колышется плетеный мост. Висковский поднимается по веревочной лестнице, ползет по обрыву. Постепенно затихает шум потока, легкий ветер повеял в лицо. Песок.

— Я не беру с вас слова, — пожал ему руку Лю Ин-син, — вы откроете глаза через полчаса. Прощайте… Вы скоро услышите о нас.

Когда Висковский снял повязку, никого из партизан уже не было и в сыпучих песках потонули, пропали следы.

— В путь, в путь, — заторопил Джамбон, — домой! У меня большая работа. Дни и ночи отныне я стану расшифровывать древние рукописи. Бедные наши друзья, — сконфузился профессор, перехватив взгляд Висковского, — как тяжело расставаться с ними!..

— Следовало бы чем-нибудь отблагодарить товарищей, — предложил Телятников. — Съемку сорвали, но они отличные ребята! Оставим им эти мешки, — указал он на имущество немецких пилотов.

— Превосходно! — согласился Висковский. — Парашюты очень кстати. Материя пригодится партизанам, но хотелось бы более существенное.