Брат Гримм - [42]

— Я связалась с работницей социальной службы, занимавшейся делом Марты, — ответила Анна. — Она намерена сообщить все родителям, хотя им на это, может быть, и плевать, и доставить одного из них сюда для официального опознания тела.

— Теперь я понимаю, почему информация о ней появилась так поздно, — заметил Фабель. — Думаю, что и в своей школе Марта была нечастым гостем.

Он еще раз посмотрел на снимок — на лицо, которое видел первый раз на песке в Бланкенезе. На фотографии Марта улыбалась, но ее глаза оставались печальными — взгляд шестнадцатилетней девочки говорил о том, что ей пришлось пережить. Марте было столько же лет, сколько и его дочери, она смотрела на мир лазурными глазами, но видела там лишь боль и страдание.

— Когда, по твоему мнению, она могла пропасть? — спросил Фабель.

— Трудно сказать. Думаю, что где-то между девятью вечера воскресенья и… сообщением о ее исчезновении во вторник. Вы хотите, чтобы я поехала… в Кассель и поспрашивала там людей?

— Нет, — Фабель потер глаза кончиками пальцев, — оставим это полиции Гессена, по крайней мере на время. Ничего стоящего мы там не узнаем, если, конечно, местные парни не найдут прямых свидетелей похищения. А пока пусть они прорабатывают контакты Марты с теми, кто каким-то образом связан с Гамбургом. Мне кажется, что наш убийца обитает здесь — или где-то поблизости — и что у него нет прямых связей ни с Мартой Шмидт, ни с теми, кто имеет к ней какое-либо отношение. Однако попытайся получить от местной полиции как можно больше сведений о ее перемещениях в последние дни перед исчезновением. — Он улыбнулся и добавил: — А теперь марш домой, Анна, и хорошенько выспись. Все дела подождут до утра.

Анна уныло кивнула и ушла. Фабель уселся за стол, достал альбом для эскизов, стер резинкой слова «голубые глаза» и написал «Марта Шмидт». По пути к выходу он заглянул в конференц-зал и пришпилил фотографию к демонстрационной доске, рядом с другими материалами следствия.

Глава 20

11.10, вторник 23 марта. Институт судебной медицины, Эппендорф, Гамбург

Отец Марты совершенно определенно перестал быть частью семейного портрета.

Мать, которую звали Ульрика Шмидт, оказалась маленькой женщиной лет сорока пяти на вид, хотя из сообщений кассельской полиции следовало, что ей совсем недавно исполнилось тридцать пять. Когда-то, судя по всему, фрау Шмидт была красивой, но теперь ее лицо стало одутловатым и приобрело выражение мрачной усталости, свойственное постоянным потребителям наркотиков. Ее голубые глаза казались погасшими, а тени под ними придавали всему лицу брезгливо-недовольный вид. Светлые волосы женщины были лишены даже намека на блеск. Фрау Шмидт откинула их назад и небрежно стянула на затылке. Жакет и брюки, которые она носила, когда-то могли показаться супермодными, но с тех пор, увы, минуло по крайней мере лет десять, а то и больше. Фабель понимал, что она выудила этот прикид из своего убогого гардероба, чтобы полнее соответствовать важности события.

А событием этим была ни много ни мало идентификация тела дочери.

— Я приехала на поезде… — сказала она ради того, чтобы вообще что-то сказать, пока тело перевозили в демонстрационное помещение.

Фабель безрадостно улыбнулся, а Анна промолчала.

Прежде чем отправиться в морг Института судебной медицины, Фабель и Анна провели некоторое время в обществе фрау Шмидт в Полицайпрезидиуме, чтобы расспросить ее о дочери. Фабель помнил, как он готовился к тому, чтобы заглянуть во все уголки жизни мертвой девочки. Да, Марта была для него чужой, но после встречи с матерью он будет знать о ней все. Но он ошибся. Ему так и не удалось узнать что-то конкретное о найденной на берегу Эльбы девушке. На несколько часов она стала для него кем-то, но после беседы с мамашей снова превратилась в ничто. Сидя в комнате для допросов в обществе Ульрики Шмидт, они с Анной делали все, чтобы придать имени Марта Шмидт хоть какую-то объемность, чтобы девушка вновь предстала живой в их воображении. Вскрытие показало, что Марта в сексуальном отношении отличалась большой активностью, и они пытались выяснить у мамаши, с кем из молодых людей она общалась, с кем дружила и чем занималась как в свободное время, так и тогда, когда ей полагалось быть в школе. Но ответы Ульрики Шмидт были туманными, неуверенными и неопределенными. Создавалось впечатление, что она говорит не о своей плоти и крови, а о каком-то довольно далеком, находящемся где-то на периферии ее интересов человеке.

И вот теперь они сидели в комнате ожиданий государственного морга, ожидая, когда их вызовут для опознания тела Марты Шмидт. А все слова Ульрики Шмидт сводились лишь к рассказу о ее путешествии.

— А на Центральном вокзале я пересела на подземку… — уныло пробубнила она.

Когда их вызвали в смотровую комнату и сняли покрывало с лица лежащего на каталке трупа, Ульрика Шмидт взглянула на мертвую дочь, не проявив при этом никаких эмоций. В какой-то момент Фабель даже слегка запаниковал, опасаясь, что идентификация «подменыша» снова завершится полным провалом. Однако вскоре Ульрика Шмидт, к его великому облегчению, утвердительно кивнула: