Браслет певицы - [70]

А после смерти Эдварда, когда обнаружилось, что все его документы были уничтожены, а секретарь пропал, у меня не было уже ни малейшего сомнения. И у Клары тоже. Как она мучилась… Она старалась сохранить безупречную память о своём муже, но она очень, очень боялась разоблачения. Поймите – выбор между супружеской верностью и патриотизмом – самое страшное, что только может выпасть женщине. Она испытывала страшные муки. Поразительная женщина. Да, инспектор, это я попросил нашего семейного доктора давать ей довольно большие дозы успокоительного, чтобы избавить её от этого кошмара. А теперь я беспрестанно повторяю ей, что она совершила добродетельный поступок – она спасла репутацию нашей семьи, спасла своих детей от позора, сохранила имя Эдварда незапятнанным. Боже, как я устал…

– Я понимаю вас, мистер Фицгилберт.

– После похорон моего брата к нам приезжал фон Мюкк, в тот же день, что и вы, мисс Ива. Разумеется, я не пустил его к Кларе – после ухода мисс Ивы она сразу легла в постель и уснула. Но я встретил фон Мюкка в холле, и мы с ним немного поговорили. Признаться, мне пришлось сказать ему, что вы были у Клары – не помню, как именно это произошло. Он спрашивал про бумаги моего брата, интересовался – и тоже как-то вскользь, не прямо. Мне бы и в голову не пришло, что он…

Фицгилберт сжал кулаки, угрюмо посмотрел на стол перед собой.

– Конечно, мы сделаем всё возможное для семьи Биссет. Клара решила выделить миссис Биссет содержание из своего капитала, я обеспечу образование старшему мальчику. Думаю, мы не станем вовлекать в это дело Патрика. Ему и так непросто. С таким строгим отцом он вырос довольно инфантильным юношей, хотя он – хороший человек. Я верю в это.

Руперт Фицгилберт немного помолчал и поднялся.

– Я искренне благодарю вас, инспектор Суон. И вас, мисс Ива. Надеюсь, вы не откажете нам в любезности как-нибудь заехать на чай? Признаться, после вашего визита дорогой Кларе стало гораздо лучше, и мне будет спокойнее, если время от времени она сможет наслаждаться вашим благотворным обществом.

– Непременно заеду, – с теплотой откликнулась Ива.

– Благодарю вас, мисс Ива. Вы исключительно любезны. И вас, инспектор, ещё раз.

Фицгилберт вышел неуверенной походкой.

* * *

Четверги у Бёрлингтонов были уже чем-то вроде наимоднейшей лондонской достопримечательности. Прошлый сезон приёмов закончился убийством мадмуазель Зулейки – дамы, о которой в высшем обществе было принято говорить при её жизни со снобистским пренебрежением, если вообще было принято говорить; теперь же, после смерти, она стала настоящей знаменитостью. Нынешний сезон начался со скандального убийства барона Фицгилберта – прямо во время сеанса! Получить приглашение к Бёрлингтонам стало редкой удачей; Хэмпстедский клуб, председателем которого был граф, был осаждаем самыми почтенными соискателями членства, рекомендация к Бёрлингтонам считалась лучшим одолжением.

В холодный ноябрьский вечер в особняке Бёрлингтонов собралась избранная публика: из нетитулованных особ присутствовали лишь мистер Флитгейл, старший инспектор Суон и мисс Ива, которая, впрочем, обладала уникальным титулом самого мощного медиума и самой компетентной ясновидящей Лондона. Правда в тот вечер она старалась держаться в тени: до приезда князя Урусова она почти не появлялась в салоне и прогуливалась по зимнему саду с графиней Бёрлингтон. Её шаль с павлиньими глазами из стекляруса тускло мерцала в зелени лондонского тропического оазиса, узкое тонкое перо на тюрбане то покачивалось, то наклонялось в такт неспешного разговора.

Болингброки, леди Каринс, ещё одна титулованная пара, только что прибывшая с модного курорта Биарриц, приятно проводили время в салоне. Мелисанда (уже сменившая фамилию фон Мюкк на девичий псевдоним Китон) не сочла возможным появиться в обществе после всех драматических событий своей семейной жизни. Берлинские гастроли она не отменила, но её делами теперь занимался какой-то вёрткий итальянец, появившийся в Лондоне буквально через пару дней после высылки фон Мюкка, и явление этого итальянца по привычке было одной из самых обсуждаемых светских новостей.

Именно эти события и обсуждались обществом, пока не появился князь Урусов – как и прежде немного отстранённый, с надменным взглядом азиатских, чёрных с поволокой, глаз. Он церемонно поздоровался, рассеянно кивнул Флитгейлу и сообщил Бёрлингтону, что готов к сеансу. Быстро принесли стол, свечи, кресла-курортники, Суон и Флитгейл отказались от участия, остальные начали рассаживаться за столом. Урусов сдержанно посетовал на то, что слишком много народу, будет шумно, он не привык, но Бёрлингтон принялся уговаривать и оправдываться, словом – гости заняли места вокруг стола, граф пригласил из сада супругу и мисс Иву. Они также сели за стол: мисс Ива почти напротив Урусова, одарив его вежливой, приветливой, немного подбадривающей улыбкой.

В тот вечер князь был в ударе.

По просьбам собравшихся он вызывал то одного, то другого великого духа – они являлись, объявляя о своём присутствии утробными стонами, душераздирающими вздохами, дуновениями ледяного воздуха, исходившего словно из-за спины спирита; они благосклонно отвечали на вопросы, стол буквально парил над полом, легко, как балерина – касаясь паркета то одной ножкой, то другой.