Браконьеры - [3]

— Тайник? Какой тайник?

— А такой — обыкновенный! Ну, дыра какая-нибудь, пещера или пролом. Ты ведь говоришь, что они бьют муфлонов из карабина, так? А карабин — это не охотничье ружье, его не разберешь и не сунешь под пальто. Значит, его не таскают с собой, а скрывают в каком-то тайном месте и там держат всегда. В тайном месте, понятно? Например, в Чистило… Я бы, например, именно там искала…

Вот так. Высказала она все это мне, подняла из-за стола свой ладный, стройный стан и понесла его в супружескую постель, к Василу. А я остался допивать ракию и обдумывать ее слова. Первый вывод, который я сделал, — она права на все сто. Я спускался в Чистило сотни раз, но никогда не искал там тайник или чьи-то следы. А второй вывод мне пришел в голову уже здесь — Марина заранее знала все! Я уже говорил, что она не ведьма, а я не верю в случайности. Тогда от кого она могла узнать о тайнике в Чистило? От Васила, или от других надзирателей, или от какого-то человека, не имеющего ничего общего с базой и нашей профессией? Пока я еще не могу ответить на этот вопрос, но он засел у меня в мозгу и мучает, как заноза в заднице.

В последний раз я оглядел дно Чистило, и хотя я не желторотый птенец, и не заносчивый болван, и совсем не новичок — горы эти знаю как свои пять пальцев, — но вместо обычного пути на базу взял да и дунул прямо вверх по левому ребру Крачана. Ну бывает же, делают такие глупости даже опытные люди вроде меня! И обычно так случается, когда человек возьмет и плюнет на заведенный порядок, к которому привык — ну как, например, к удобному старому рюкзаку отца. По собственному опыту знаю, что полезно иногда отклонить все, что диктуется твоими личными интересами и привычками, и признать главным вопрос принципа — он держит тебя, как колесо поезда на своих стальных рельсах, и не дает глупым амбициям, фасону и форсу увести тебя в сторону. Однако сейчас речь шла не о фасоне и не о форсе, а совсем о другом — мне просто хотелось как можно скорее добраться до базы и поговорить с глазу на глаз с Мариной.

Гай сразу понял, какой идиотизм пришел мне в голову, поглядел на меня умоляюще и рванулся назад, к выходу из Чистило. Вот так всегда — животные, стоит им почувствовать хоть маленькую опасность, становятся разумнее и практичнее людей. Ведь он, хитрюга, знает, что есть более легкий путь: можно быстро вскарабкаться по узкой горной тропинке — и прямо в лес, а там тихо, никакого ветра, идешь себе как по городскому бульвару. Я потрепал его ласково по холке, но в глазах его не таял упрек — эх ты, зачем заставляешь себя и меня продираться сквозь этот кисель? А я ему шепотом отвечаю: затем, дружище, что по удобным, накатанным дорожкам и старая бабка пройдет, не мужское это дело. А мы с тобой мужчины! Потом все-таки не выдержал и прикрикнул на него, чтоб не вел себя как те слюнтяи, которых в городе по тротуарам на поводке водят. Гай, конечно, ничего не понял из этой тирады, но вот крик на него подействовал. Высунул язык, ринулся в глубокий снег и — вперед, по склону.

Итак, лезем, карабкаемся вверх, задыхаемся, а сумерки, рваные, клочковатые, гонятся за нами по пятам, бесшумные, настойчивые, как голодные звери. Я знаю: если мы не доберемся до Предела засветло, может быть неприятность. Эта темная пелена, которая заполнила дно Чистило и ползет вверх по склону, — это не просто сумерки, а сущий дьявол. Стараюсь взбодрить себя и не глядеть по сторонам, но в голове, как муха, бьется вопрос: надолго ли хватит у этого дьявола терпения и в какой именно момент он решит стукнуть меня по спине своей ледяной лапой? Не терпит, проклятый, когда его задевают. Небось скрывается где-то поблизости, ухмыляется, прищуривает свое оранжевое око и целит в мою ничем не защищенную спину. А око у него страшное, безжалостное, совсем как дуло итальянского карабина… Я чувствую, как что-то щекочет меня меж лопаток, а это последнее дело — знать, что за тобой следят да еще смеются вслед, а ты не можешь обернуться и схватить этого «кого-то» за шиворот. Ну да что верно, то верно — пока я жил и учился в городе, каких только дьяволов мне не довелось встречать, но этот — этот горный дьявол дикий, упрямый. С ним очень трудно справиться. Я сейчас вспомнил один случай, который доказывает, что местная порода дьяволов невероятно опасна. Подстроит тебе запросто какой-нибудь фокус, и главное — именно тогда, когда ты меньше всего к этому готов.

Фамилия моего шефа Генчев. В октябре приехал он к нам в заповедник инспектировать, поругал меня за то, за се и впервые не захотел половить рыбку в водохранилище, а решил подняться на Поющие Скалы. Обычно мы гуляем до ужина по окрестностям вокруг базы. Прогулки длятся недолго, мы успеваем дойти до школы, не дальше. Там наши склады и летний лагерь косцов. (Шеф очень любит поиграть в демократа, добренького папочку-директора, на ходу заигрывает с людьми из охраны и косцами, угощает их сигаретами, даже иногда лезет в карман и выкладывает деньги на бутылку виноградной.)

Я знал, что подъем на скалы не для его легких и ног, и стал отговаривать: что там смотреть на этих Поющих — камни, провалы и ничего больше! А он — пойдем да пойдем! Я туда, говорит, ни разу не поднимался, давай, говорит, прогуляемся, поглядим с высоты на панораму, тут и есть захочется. Аппетит, значит, нагуляем. Ну, раз речь пошла об аппетите, пришлось соглашаться. Договорились с моими людьми, что приготовить на ужин, надел я рюкзак, взял двустволку и повел его вверх. А тут рогатые черти решили показать себя и совершили свое первое свинство: в Змеином овраге высыпали нам на голову целую груду камней. Генчев решил, что это муфлоны, стал шарить глазами туда-сюда и даже вообразил, что видит их. Я едва не подавился от смеха. В конце концов я не выдержал и сказал ему, что это не муфлоны, а дьяволы, и добавил — со значением, — что в последнее время их много развелось вокруг. Я говорил вполне серьезно, а он не поверил. Потому что он не здешний человек, вырос на равнине, горы наши ему чужие и ему что дикий кабан, что домашняя свинья — безразлично.