Брак по любви - [4]

— Я собиралась уехать завтра же, — сказала мадам Валери. — Мои дети сейчас у наших друзей, но девочки конечно же ждут не дождутся, когда я вернусь и заберу их домой. Если это удобно, я бы хотела оставить Фанни здесь сразу же. Я соберу ее вещи и позабочусь, чтобы их доставили вам как можно быстрее. Мне кажется, всем будет легче, если она больше никогда меня не увидит.

Генриетта подумала, что если и весь остальной гардероб Фанни окажется под стать этому ужасному черному платью, то он вряд ли когда-нибудь еще ей понадобится — скорее всего, все ее старые вещи отправятся прямиком в печь. Но вслух леди Бесборо вежливо согласилась с мадам, а затем подозвала девочку и обняла ее за плечи. Свободный шелковый рукав обнажил белую руку Генриетты и два усыпанных бриллиантами браслета на ее красивом тонком запястье.

— Фанни, мама оставит тебя со мной на некоторое время — а если захочешь, то можешь остаться и насовсем. Называй меня тетей Генриеттой. У меня есть дочка, ее зовут Каролина, и она всего на год старше тебя. Она будет очень рада, что у нее появится подружка почти одного с ней возраста; кроме того, вы с ней — сестры.

— Значит, я теперь буду жить здесь? — спросила Фанни.

— Не совсем так, дорогая; ты будешь жить в Моем доме, в одной комнате с Каро. У нее очень добрая гувернантка, молодая и веселая. Она будет заниматься и играть с вами. Мы все будем очень рады, Фанни, если ты захочешь остаться у нас.

«Неужели я и вправду могу решать сама?» — подумала озадаченная возможностью выбора Фанни. Ее детскому самолюбию польстило, что такая красивая дама разговаривает с ней совсем как со взрослой, и она быстро ответила:

— Я бы хотела остаться.

— Вот и прекрасно, дорогая, — сказала Генриетта и поцеловала девочку в лоб.

Внезапно, поддавшись какому-то импульсу, леди Бесборо сняла с себя золотую цепочку, украшенную жемчужинами, и застегнула ее на шее Фанни.

— Вот так — в знак того, что мы все тебе очень-очень рады.

Мадам Валери поджала свои и без того узкие губы. Для нее этот сумасбродный по своей щедрости жест символизировал собой атмосферу возмутительной снисходительности и потворства всем смертным грехам, царящую в этом семействе, в которой отныне будет расти и ее падчерица.

— Это слишком дорогой подарок для ребенка, — проговорила француженка.

Фанни разглядывала и перебирала в пальцах жемчужины на золотом ожерелье, онемев от восторга.

— Нет такого подарка, который был бы для нее слишком дорогим, мадам, — прозвучал ответ леди Бесборо.

Приступ мигрени, послуживший герцогине Девонширской поводом, чтобы избежать не слишком приятного разговора, вовсе не являлся мнимым. Джорджиана страдала слабыми нервами и болезненной восприимчивостью. Ее можно было с одинаковой легкостью заставить рассмеяться и заплакать. Поступки, которые она совершала, были продиктованы ее сиюминутными эмоциями и чувствами, и зачастую в них напрочь отсутствовал здравый смысл.

Сразу после отъезда мадам Генриетта поднялась в комнату сестры. Джорджиана слегка приподнялась в постели, опершись на локоть, и, откинув назад свои огненно-золотистые локоны, с волнением спросила:

— Она уехала?

— Да, дорогая. Какая ты бледная, Джорджи! Бедняжка, пока мы разговаривали с мадам, ты, наверное, вся извелась.

Джорджиана вздохнула. Под ее прекрасными глазами залегли глубокие тени. Она провела вчерашний вечер и всю ночь за картами и приехала домой лишь к четырем часам утра. Обычно она проигрывалась подчистую, но на этот раз, к удивлению всех присутствующих, — да и к своему собственному, — ей весь вечер несказанно везло. Правда, приятные впечатления оказались слегка подпорчены, когда она вспомнила общеизвестную поговорку о том, что удачливые игроки неизменно терпят крах в амурных делах.

В любви она и в самом деле была несчастлива. Остаток ночи она провела под впечатлением этой мысли и металась в своей огромной постели под прохладными шелковыми простынями, пока наконец сквозь задернутые шторы в комнату не проникло яркое утреннее солнце.

Их с герцогом покои располагались в противоположных концах дома, и супруги виделись настолько редко, насколько это вообще было возможно — естественно, за исключением тех случаев, когда присутствие обоих требовалось по соображениям этикета.

Герцог по-прежнему был снисходителен к ней, хотя давно уже перестал приходить в ее спальню. Последнее обстоятельство не слишком огорчало Джорджиану — она никогда не испытывала недостатка в любовниках, но все ее романы обычно заканчивались скандальным разрывом и безутешными рыданиями.

Дело было не только в непостоянстве самой Джорджианы. Хотя она была настоящей красавицей, ее любовники почему-то всегда слишком уж поспешно старались освободиться от расставленных ею сетей; но — и здесь следует отдать им должное — однажды избавившись от нее, никто из них ни разу не осмелился публично порицать герцогиню Девонширскую.

Но на данный момент она не была вовлечена ни в одну из восхитительно трепетных любовных интрижек, и это обстоятельство навевало на нее некоторую меланхолию.

«Молодость уходит, — думала Джорджиана, — не успеешь опомниться, как ее сменит одинокая старость. Прожитые годы лишь опустошают душу».