Брак по-американски - [93]

По дороге мы остановились перекусить. В ресторанчике Рвачёв взял меня за руку и расчувствовался.

— Я раньше стихи писал! — признался он. — А теперь ни одна рифма на ум не идёт! Всё как-то не так! Скучно. Друзья все изменились. Жена ревнует как сумасшедшая, следит за каждым моим движением, за каждым телефонным звонком. В общем, погас мой очаг! Ну, скажи, ты меня любишь?

В ответ я взяла салфеточку и написала:

Ты очень многого хотел,

Дрожал от страха и потел,

Заврался тут, заврался там,

Хотел, чтоб всё напополам!

Ты так хотел, не тут-то было,

Значенье слов «люблю», «любила»

Не каждому дано понять!

И брось на зеркало пенять!

— Ты злая! — сказал Рвачёв. — Но я тебя всё равно люблю!

— А ты очень «добрый»! — в тон ему ответила я. — Хочешь ещё?

— Хочу! — глядя мне в глаза, ответил Рвачёв.

— Пожалуйста!

Что такое Брайтон-Бич?

Это  мясо, это  дичь,

Это рыба, это фрукты,

Всевозможные продукты,

Это с Родины приветы,

Это русские газеты,

Книги плёнки и пластинки,

Мат, что сыпет без запинки,

Брайтон-Бич — сабвейный

                                   грохот,

Где-то крики, где-то хохот,

Это семечки в кармане

Пиджачка, что от Армани,

Это сумочка Версаче,

Где фуд-стемп, что дали сдачи,

Это яркая помада,

Блеск, где надо и не надо,

Люба всех целует в губы,

Вилли Токарев поет,

Брайтон-Бич лихой и грубый

Никогда не устает,

И как будто вечный праздник,

Бесконечный Первомай…

Ты не любишь русский Брайтон?

Кто же звал? Не приезжай!

Я молча протянула листочек Рвачёву.

— Ты не просто злая, ты очень злая!

— Не нравится — не ешь!

— Нравится! Очень нравится! Ты — необыкновенная женщина! Твой муж — болван!

— Это я уже слышала. Поедем. Хватит сидеть!

Мы сели в машину. Молча ехали ещё полчаса. Остановились в парке, около большого красивого здания.

— Это университет? — спросила я.

— Нет, это — отель. Пойдём, отдохнём немножко…

Университета я так и не увидела.

На прощание Рвачёв достал из дипломата толстый пакет и протянул его мне.

— Вот, банковские счета и другие бумаги от адвоката твоего мужа получил. Посмотри, подумай, и свои соображения изложи мне. Лучше в письменном виде.

Я удивлённо посмотрела на своего адвоката.

— Я думала, это твоя работа!

Рвачёв сразу побагровел и взъерошился.

— Во-первых, ты его дела лучше знаешь, а во-вторых, я думал, что тебе это самой интересно!

— Ладно, не кипятись, посмотрю!

До суда оставалось десять дней, он должен был состояться почти в тот же день, когда у нас была бы годовщина свадьбы.

Вот тебе и ирония судьбы!

ДОЧКА

Когда я пришла домой, мама сидела у стола и читала какие-то листочки, мелко исписанные знакомым почерком.

— Письмо? От кого? — спросила я.

— От Славки, из Ленинграда. Хочешь, почитай.

Я взяла письмо.

10.12.92

Санкт-Петербург

Здравствуй, моя дорогая!

Стою перед тобой на коленях и, повинно опустив голову, прошу не казнить, моя повелительница! Так безобразно редко, наверное, никто тебе не пишет!

Сколько я помню, каждый раз начинаю письмо и пытаюсь найти какое-то оправдание своему непростительному поведению. Все твои письма получил. Спасибо и тебе, и тем добрым людям, которые перевозят их, звонят мне, разыскивают, когда я бываю в отъездах, и всегда участливы, и всегда хорошо отзываются о тебе. Я уверен, то очарование, которым ты обладаешь, действует на людей, и все они оказываются готовыми тебе помочь.

Я ещё и ещё раз благодарю Бога, что судьба привела меня в наш институт, где я нашёл друзей и тебя и как-то вошёл в твою жизнь. Вошёл, может быть, очень неуклюже, но искренне, без хитростей, с чувством доверия во всём.

Теперь, когда позади много лет нашему знакомству, когда мы прошли разные жизненные дороги, то оказались одинаково несчастливы. Ты оказалась несчастливой от многократных попыток найти своё счастье, а я — от того, что ни разу не попытался.

Ты меняла образ жизни, меняла стиль жизни, наконец, поменяла страну жизни. Я же не менял ничего, а результат почти такой же. Впрочем, может быть, и не всё так, наверное, в деталях не так, но в конце жизни только можно будет сказать, что же было правильно, а что — нет.

Всё, что я пишу тебе, я мысленно обращаю к себе. Я больше кляну себя за неудавшуюся жизнь, за собственное бездействие, за ожидание того, что в жизни всё равно всё хорошо сложится. Вот какой наивный!

Состояние моей души достойно декаданса начала этого века, хотя за окном грядёт век будущий. Что делать? Как жить?

Такое настроение — причина того, что я так редко пишу тебе. В душе пустота и нищета. Впечатление, что я «выработался» физически и морально. Нет рядом хоть какой-то опоры. Конечно, есть друзья, но нет нужной души.

Недавно посмотрел вновь «Три сестры». Пожалуй, только сейчас я начинаю понимать Чехова, ведь его короткая жизнь оборвалась не только из-за болезни, но и из-за того, что рядом было блестящее общество интеллектуалов, а нужной души не было.

А вообще, что я хочу тем самым сказать? С твоим отъездом в Питере у меня не осталось ни одного дома и ни одного человека, с которым бы я был так духовно близок. Со временем я всё больше и больше это ощущаю. Нет рядом тебя — постоянной пружины творческой, духовной и интеллектуальной жизни.

Вернусь к твоим письмам. Ну, во-первых, все они хранятся. Во-вторых, из твоих фотографий я могу уже собрать несколько альбомов. В-третьих, я завидую твоей способности писать письма. Ты это делаешь легко и очень интересно. Я читаю твои письма и чувствую твою торопливость — скорее рассказать, скорее объяснить, быстрее закончить мысль. И всё ты успеваешь: и дома, и на работе, и отдыхать, и как-то заботиться о других.