Брак по-американски - [9]

Я постучал в дверь нашего номера в 20.53. Селестия сделала коктейли из водки и клюквенного сока. Она погрузила руку в ведерко, достала лед и положила нам по три кубика. Потом слегка потрясла стаканы, чтобы охладить напитки, и протянула мне свою красивую руку.

Больше таких радостных вечеров у меня не будет еще очень долго.

Селестия

Память – существо странное. Хранитель с причудами. Я до сих пор вспоминаю ту ночь, хотя уже не столь часто, как раньше. Сколько можно прожить так, глядя назад через плечо? И неважно, что там говорят другие, меня память не подводит. Думаю, никто никого не подводит.

Когда я говорю, что этот «Сосновый лес» до сих пор является мне наяву, я не пытаюсь оправдаться. Это действительно так. Как там пела Арета? Женщинам трудно. Как и всем нам… Они слабы, под стать своим парням[13]. Так и есть.

Мне жаль, что в ту ночь мы ссорились так сильно из-за его родителей и всего остального. До свадьбы мы ругались и сильней, когда пытались играть в любовь, но то были битвы за наши отношения. А в «Сосновом лесу» мы сцепились из-за прошлого, а честной такая схватка не бывает. Зная то, чего не знала я, Рой произнес «17 ноября» и остановил время. Когда он вышел из номера с ведерком для льда, я была рада, что он ушел. Я набрала номер Андре, он взял трубку через три гудка. Мой как всегда разумный и деликатный друг успокоил меня.

– Не дави на Роя. Если будешь скандалить каждый раз, когда он захочет тебе открыться, то он будет вынужден врать.

– Но, – сказала я, не желая сдаваться, – он даже не…

– Ты знаешь, что я прав, – сказал Андре без лишнего самодовольства. – Но ты не знаешь, что сегодняшний вечер я провожу в обществе одной дамы.

– Упс. Pardon moi, – ответила я, радуясь за друга.

– Жиголо тоже бывает одиноко.

Повесив трубку, я еще долго улыбалась.

Улыбка осталась на моих губах и когда Рой вошел в дверь, держа в руках ведерко со льдом, как букет роз. К тому времени мой гнев уже начал остывать, как забытая чашка с кофе.

– Прости меня, Джорджия, – сказал он, взяв у меня стакан с коктейлем. – Правда не давала мне покоя. Только представь, каково мне: у тебя идеальная семья. Отец миллионер.

– Он не всегда был богат, – ответила я. Эту фразу я произносила минимум раз в неделю. До того как папа продал формулу апельсинового сока, мы жили, как и любая другая семья в Каскад Хайтс, – по американским меркам мы были средним классом, по меркам черных американцев – выше среднего. У меня не было ни прислуги, ни частной школы, ни вкладов в банке. Только отец и мать, оба с высшим образованием, оба на хорошей работе.

– Ну, я с тобой познакомился, когда ты уже была дочкой богача.

– Миллион долларов – это еще не супербогатый. Тем, кто действительно богат, вообще не надо работать.

– Супербогатый, среднебогатый, псевдобогатый – для меня разницы нет, мне любой богач кажется богатым. А я что должен был сделать? Заявиться в ваш дворец и рассказать твоему отцу, что я своего папочку в жизни не видел? Исключено.

Рой подошел ко мне на шаг ближе, и я тоже подвинулась к нему.

– Никакой это не дворец, – сказала я мягко. – И я тебе уже говорила, что мой дед работал на чужой земле и платил владельцу оброк урожаем. Так что мой отец – сын крестьянина. Да еще из Алабамы.

Когда речь заходила о состоянии моей семьи, я всегда терялась, хотя за год уже должна была выучить эту нервную песню. Еще до свадьбы мама меня предупреждала, что мы с Роем из разных миров. Она сказала, мне придется его убеждать, что мы с ним «из одного теста». Меня рассмешило это выражение, я пересказала наш разговор Рою и пошутила про пирог, но у него на лице не было тени улыбки.

– Но сейчас твой отец ни с кем урожаем не делится, Селестия. И мама тоже. Я не хотел, чтобы они смотрели на Оливию как на малолетнюю мать, которую выкинули на улицу. Я бы ни за что на свете не выставил ее в таком свете.

Я придвинулась к Рою, взяла его лицо в руки, и его голова легла в изгиб моей ладони.

– Рой, – сказала я, приблизив губы к его ушам, – мы тоже не похожи на идеальную семью из старого сериала. Ты же знаешь, что папа женат на маме вторым браком.

– Меня это должно шокировать или что?

– Потому что ты не знаешь всей правды, – я вдохнула и быстро, прежде чем успела все обдумать, выдавила из себя слова. – Мои родители сошлись еще до того, как папа развелся.

– В смысле он уже разошелся с женой… или нет?

– В смысле моя мама была его любовницей. Довольно долго. Кажется, года три. У них была светская церемония во дворце правосудия, потому что священник отказался их венчать, – я видела фотографии. Лето, разгар свадебного сезона, мама в белом костюме с серым отливом и шляпке-таблетке с вуалью. Папа – молод и взволнован. В их улыбках читается лишь непринужденная преданность друг другу, и ничего кроме. Меня на фото не видно, хотя я там тоже есть, прячусь за маминым желтым букетом из хризантем.

– Черт, – сказал Рой, тихонько присвистнув. – И подумать не мог, что мистер Д. на такое способен. А Глория…

– Не говори ничего про мою маму, – сказала я. – Ты не будешь ничего говорить про мою, а я не буду ничего говорить про твою.

– Я Глорию ни в чем не виню. А ты ни в чем не винишь Оливию, так?