Брак на пари - [46]

Несколько секунд она смотрела в темноту, пытаясь собраться с мыслями: что случилось, какую беду она почувствовала даже в глубоком сне? Опять раздался стон. Эмма села в постели, пытаясь понять, откуда доносится этот страшный звук.

Поняла она это быстро. Точно такие же звуки она слышала в ночь своей свадьбы. Она быстро выскользнула из постели и босиком побежала к спальне Колина.

Дверь была приоткрыта, и Эмма с бьющимся сердцем переступила порог.

В спальне было совсем темно, и ей пришлось на ощупь добираться до кровати Колина. На маленьком столике рядом с кроватью она нащупала свечку и зажгла ее. Облитый потом Колин лежал на сбитых простынях и мотал головой, непрерывно повторяя сквозь стиснутые зубы: «Нет! Нет!»

Эмму испугало выражение его лица. Все мускулы на нем словно закаменели, рот полуоткрыт в оскале, лоб изрезан морщинами, как у пожилого человека. «У него такой вид, точно его пытают», — подумала Эмма. Она схватила Колина за плечо, пытаясь стряхнуть сковавший его ужас.

— Колин! — позвала она. — Колин, проснись!

Он вывернулся и откатился к другому краю постели. Эмма залезла на кровать, встала на колени и принялась трясти его изо всех сил.

— Колин! — умоляла она. — Проснись! Все в порядке. У тебя кошмар! Проснись!

Колин содрогнулся всем телом и, буркнув что-то неразборчивое, вскочил и размахнулся, словно отбиваясь от врага. Эмма едва успела уклониться от удара, но при этом потеряла равновесие и ухватилась за Колина, чтобы не упасть на пол.

— Это только сон! — твердила она. — Все в порядке. Тебе приснилось.

Колин затих, но не расслабился. Эмма чувствовала, как напряжены его мышцы, как неестественно выгнута его спина.

— Беда в том, что это вовсе не сон, — невнятно проговорил он, словно до сих пор по-настоящему не проснулся. — Это все правда.

— Что? — тихо спросила Эмма.

— Смерть. Они все умерли. Их пронзили пули или рассекла холодная сталь. Их никого уже нет. Но они преследуют меня во сне.

Он опять содрогнулся, и его кожа вдруг стала влажно-холодной. Эмма крепче обняла его.

— Возвращаясь в лагерь, мы никогда не знали, кого недосчитаемся, зато знали наверняка, что кого-то после боя уже не будет с нами — кого-то из друзей, с которыми мы еще вчера вместе ели и пили, ехали в одном строю. В конце концов, уже хотелось, чтобы тебя самого настигла пуля, потому что тогда…

Колин вдруг оборвал себя, выпрямился и огляделся, точно только сейчас понял, где он. Судорожно вздохнув, он посмотрел на Эмму. В его широко раскрытых глазах таилась темнота. Рот был сжат в прямую линию. Он как будто не сразу узнал Эмму.

— Прошу… прощения, — наконец выговорил он.

— Не надо извиняться.

— Я не хотел вас напугать.

У него уже был почти нормальный голос, хотя он все еще словно шел откуда-то издалека.

— Я не испугалась, — сказала Эмма, хотя на самом деле ей было-таки немного страшно.

— Простите, что я вас разбудил…

— Дело не в этом. — Эмма почувствовала, что он начал дрожать от холода. — Укройтесь одеялом.

Колин не пошевельнулся, но после паузы заговорил обыденным тоном, как будто они беседовали в карете или на балу в Лондоне:

— Идите к себе, Эмма. Извините, что разбудил вас.

Так вот почему он запирал дверь, догадалась Эмма.

— Дело не в этом, — повторила она, силой заставила его лечь и накрыла одеялом. На этот раз он не сопротивлялся.

— Расскажите мне, что вам снилось, — попросила Эмма.

— Ни за что!

— Вам станет легче.

— Мертвым не может стать легче.

— Мертвым — нет, — согласилась она. — А вам, может быть, и станет.

Он отвернулся.

— Вам снилась война? — спросила Эмма.

Колин угрюмо молчал.

— Какое-нибудь сражение, в котором вы…

— Сражения закончились, — жестко сказал он. — И давайте не будем об этом говорить.

— Нет, по-моему, для вас они еще не закончились.

Он не ответил.

— Вы потеряли много друзей? — отважилась спросить Эмма, вспомнив, что он однажды говорил об этом.

— Да, — почти сердито отрезал он.

— Я вам сочувствую, — прошептала Эмма.

Колин опять содрогнулся и отодвинулся от нее.

— Идите к себе, — повторил он.

— Не пойду, — сказала Эмма.

Впервые за последние месяцы Колин испугался, что из него сейчас выплеснутся все эти ужасы и осквернят и эту женщину, и этот дом. Этого допустить нельзя.

— Тогда уйду я, — сказал он и отбросил одеяло.

— Пожалуйста, не оставляйте меня одну, — взмолилась Эмма.

Ее мольба пронзила его, как удар сабли.

— Вы не понимаете! — вскричал он. — Я должен уйти.

— Я не хочу оставаться здесь одна. Пожалуйста, Не уходите.

У Колина невольно сжались кулаки. Ему хотелось защитить эту женщину от преследовавшего его ужаса, по это можно было сделать, только уйдя от нее. А она просила его остаться, просила утешения, которое он был не способен ей дать, сейчас, по крайней мере.

— Вы не понимаете! — опять воскликнул он. — Я потерял всех близких друзей до единого. Людей, которых я любил как братьев. К концу войны я больше не заводил друзей. Мне была невыносима мысль, что они тоже погибнут.

— Бедный Колин, — со слезами в голосе проговорила Эмма.

Что-то в этих еле слышных словах потрясло Колина до глубины души, и вдруг его прорвало. Он принялся рассказывать Эмме про Тедди и Джоа, про полковника Брауна, про солдат и офицеров своего полка, про дружбу, которая может возникнуть только на воине, когда каждый познает жизнь как бы заново, осознавая в полной мере ее ценность. Он описывал грязь, и шутки, и скуку, и страх, описывал изнуряющие годы лагерной жизни, которые опустошали человека и убивали в нем все чувства.