Брахман и история.Историко-философские концепции современной веданты - [11]

Радхакришнан же смотрит на эту проблематику с совсем иной точки зрения. Во-первых, вся индийская философия — и, в частности, философия Упанишад — глубоко спиритуалистична. Монистический идеализм является сущностью индийской философии, и не только в Упанишадах, но и в самых древних гимнах Ригведы, по его мнению, выражено стремление обрести единство с богом. Однако, если Ригведу породил свежий и чистый, еще ничем не загрязненный дух спиритуализма, то позднее этот дух был утрачен и заменился бесплодным ритуализмом. «В целом это была фарисейская эпоха, когда люди были озабочены больше совершением своих жертвоприношений, чем совершенствованием своих душ»[34]. Из этого вытекает и второй аспект точки зрения Радхакришнана — проблема ритуала. Ритуал в эпоху начала создания Упанишад безраздельно доминировал в духовной жизни индийцев, совершение его стало считаться достаточным для исполнения религиозного долга. Сложилась жесткая кастовая система, и переход из касты в касту в зависимости от способностей и желания человека стал невозможен. «”Брахман” в Ригведе означает гимн или молитву, обращенные к богу. Из субъективной силы, помогавшей пророку сложить молитву, в брахманах он превратился в объект, которому молятся»[35]. Налицо отпадение человека от первоначального единства с богом. Именно для того, чтобы вернуть утраченное единство с божеством, и возникло учение о Брахмане/Атмане, изложенное в Упанишадах.

Роль ритуала, то есть внешнего жертвоприношения, снизилась или, точнее, была снижена ради того, чтобы показать человеку ту высшую, чисто духовную цель, для достижения которой следует прилагать усилия. В сущности, именно ритуалистика, по мнению Радхакришнана, когда ее роль в обществе стала гипертрофированной, спровоцировала тот «идеологический взрыв», который привел к формированию идеалистической доктрины Упанишад. Однако много интереснее то, о чем Радхакришнан умалчивает. Он сам в главе «Переход к Упанишадам» отмечает факт возникновения системы каст, но не делает, как следовало бы ожидать, выводов о социальной базе философии Упанишад, о возникновении их идеологии как результата, прежде всего, социального протеста против окостенения общественной системы, хотя именно эти выводы напрашиваются сами собой из текста «Индийской философии».

Отметим, что в интерпретации роли ритуала в период, предшествовавший созданию Упанишад, с мнением Радхакришнана перекликается и утверждение советского индолога А. Я. Сыркина: «При достаточно длительном повторении данной процедуры (имеется в виду магический обряд. – С. Б.) в коллективе она, как нам представляется, постепенно утрачивает свою магическую окраску: все меньше осознается цель, вызвавшая к жизни данный обряд, происходит нечто вроде стирания семантики ритуала, ослабевает его эмоциональная насыщенность. Ритуал “демагизируется”, становится все более автоматичным, из средства он превращается в самоцель, т. е. перестает соответствовать своей первоначальной функции (ср. слова Начикетаса в Кат. I.1.3). На этом этапе, естественно, возникает потребность возвратить ритуалу его значимость и эмоциональность, “ремагизировать” его. Одним из средств этого, думается, может явиться усиление интроверсии в ритуале, создание символических толкований, заменяющих практические разъяснения, введение в ритуальную процедуру должного почитания (упасана), медитации, т. е. определенного внутреннего состояния»[36].

Для Радхакришнана само появление магической ритуалистики в религии индоариев явилось результатом влияния на них автохтонного населения Индостана, стоявшего, по мнению индийского мыслителя, значительно ниже пришельцев по уровню духовного развития, и вызвано было необходимостью взаимодействовать с аборигенами не только во время сражений, но и в повседневной жизни. До того религия ариев была лишена элемента магии и состояла в чистейшем богопочитании. «Люди общались с богами без каких-либо посредников. Боги рассматривались как друзья поклоняющихся им… Существовала весьма тесная личная связь между людьми и богами. Религия, по-видимому, властвовала над всей жизнью. Зависимость от бога была полной»[37]. Естественно, в таких условиях не было необходимости в каких бы то ни было магических ритуалах — боги сами давали людям все, что нужно. Не было нужды покорять природу, а богопочитание имело целью лишь возблагодарить богов на ниспосланные блага.

Автохтонное же население Индостана, создавшее культуру Хараппы и Мохенджо-Даро, было, по мнению Радхакришнана, совершенно иным — грубые и дикие, эти люди поклонялись духам природы, всегда готовым навредить, и пытались умилостивить их и склонить на свою сторону. Дух этих племен был целиком погружен в грубую материю и не ведал никаких благ, кроме тех, что относятся к телу.

Арии не могли избежать их влияния ввиду своей малочисленности и могли только попытаться ассимилировать их, подняв до своего уровня, а это привело к мощному вторжению автохтонных религиозных представлений в до того чистую и светлую религию Ригведы. Злую шутку сыграл с индоариями свойственный им (якобы) дух религиозной терпимости. «Индиец отказался отвергнуть низшие религии и искоренить их. Не обладая гордостью фанатика, он не считал, что его религия — единственно истинная. Если бог удовлетворяет человеческий ум присущим ему образом — это тоже разновидность истины. Никто не может обладать всей истиной». Однако «когда арийская и неарийская религии встретились – одна очищенная, другая вульгарная, одна добрая, а другая низменная, – дурная стала стремиться вытеснить добрую»