Брачный офицер - [6]

Энцо осторожно взялся за соски Пришиллы, сжал пальцами.

— Не так, — сказала Ливия. — Ее доить, не ласкать надо.

Он улыбнулся:

— В этом я тоже новичок!

— Приятно слышать, но верится с трудом и есть на то причины. Все знают, у солдата девушек не счесть.

— Неправда! — запротестовал Энцо, но, заметив, что Ливия вовсе не сердится, поправился: — Ну, только… отчасти…

Она взялась руками поверх его пальцев, направляя:

— Вот так. Нажми, потяни, поверни… потом отпусти.

Плям! Тонкая струйка молока ударила в дно ведра. В ноздри грянул густой, чистый аромат.

— Выходит, совсем не как женскую грудь? — с невинным видом воскликнул он, потягивая коровьи соски.

— На глупые шутки не отвечаю, — отрезала Ливия. — Ты бы смотрел повнимательней, не то ведро опрокинешь!

Их головы почти касались; было так приятно мягкое, сжимающее и отпускающее, давление ее пальцев поверх его руки. Энцо слегка повернул голову, чтобы лучше рассмотреть Ливию в профиль. Теперь подвязанные красной лентой волосы обнажили место за ухом, где более мягкая, шелковистая кожа у корней волос переходила в опушенную, как абрикос, нежность шеи. Не удержавшись, он подался перед и коснулся губами ее щеки. Ливия повернулась к нему: губы слегка приоткрыты, глаза блестят.

В тот день доение Пришиллы не увенчалось привычным обилием молока, хотя так долго прежде буйволицу никто и никогда не доил.

Глава 3

Случилось нечто из ряда вон: у Ливии подгорел лук. И не просто лук, а для ее знаменитого sugo genovese,[8] вкуснейшего соуса из мелко нарезанного лука, приправленного крепким мясным бульоном с нашинкованными сельдереем и петрушкой. Этот соус вместе с pummarola[9] и рагу образует божественную троицу неаполитанских соусов к пасте. Чтобы приготовить истинный дженовезе, лук около пяти часов надо томить на самом крохотном огне, время от времени помешивая, чтобы не приставал ко дну кастрюли, и спрыскивая водой, если покажется, что подсыхает. Лук — удивительный продукт, ибо приготовленный таким образом он почти полностью утрачивает свой луковый вкус, превращаясь в исключительно сладкое и ароматное варенье. Но если случится, что хоть чуточка подгорит, горьковатый привкус грозит испортить все блюдо.

С самого раннего детства у Ливии ни разу в дженовезе лук не подгорал, но сегодня все посетители ресторанчика, наматывая на вилку и запуская в рот пасту, уловили в соусе легкую горчинку. Переглядывались, но молча, без слов.

— Ну, как мясо? — спросила Ливия, выходя, чтобы забрать грязные тарелки. Не дожидаясь ответа, она уже на изгиб локтя составляла их в стопку.

— Ливия, — тихо сказал старый крестьянин Джузеппе, — а ведь мяса-то еще и не было.

— Как не было? — удивленно переспросила та. — Ой, правда! Сейчас несу!

И скрылась в кухне.

Минут через десять, когда отец Ливии принес еще вина, его удержали рукой на ходу.

— Что это с Ливией, Нино? Она какая-то странная. И паста совсем не та, что всегда. И жаркое все никак не подаст…

— Пойду, взгляну, — со вздохом сказал Нино.

Войдя в кухню, он увидел, что Ливия стоит у окна и, не глядя, мешает ложкой в кастрюльке.

— Ливия, ты здорова?

— Что? — встрепенулась она. — Конечно, здорова…

Отец взглянул в кастрюльку.

— В первый раз вижу, чтоб ты мешала пустой кипяток.

— Пустой? Ах, да! Думала, яйцо варится. Просто положить забыла.

— Я скажу, — Нино постучал пальцем по лбу, — в голове у тебя что-то не то варится. Там люди жаркое ждут.

Тут отец увидел в волосах у дочери неизвестно откуда появившуюся красную ленту, уловил запах розмарина и еще заметил за ухом у нее цветок рододендрона.

— Ждешь, когда тот парень снова явится? — строго спросил он.

Ливия вспыхнула:

— Никого я не жду!

— Вот что, Ливия, — сказал Нино мягче. — Он солдат. Скорей всего больше не придет. А если придет, сама прикинь, что если его часть ушлют куда-нибудь далеко?

— Куда бы ни услали, — сказала Ливия, — он сюда все равно непременно вернется.

Нино изумлено поднял брови:

— Выходит, у тебя это всерьез?

— Может, и всерьез.

Мгновение отец пристально смотрел на дочь. Потом сказал:

— Значит так, если этот парень объявится, уж лучше сперва я с ним побеседую.

Когда на другой день, обливаясь потом под жарким солнцем, Энцо снова пришагал в Фишино из своего Toppe Эль Греко, он был слегка ошарашен. Во-первых, прежде чем увидеть Ливию, ему пришлось иметь разговор с ее отцом, и, во-вторых, допрос происходил на лугу, где Нино занимался спариванием Пришиллы с соседским быком.

— Пойдем-ка, парень, мне как раз помощь нужна, — сказал Нино, выступая вперед и наматывая на руку веревку, на которой вел быка. Энцо на безопасном, как он сам решил, расстоянии двинулся следом. Пупетта с Пришиллой, прежде казавшиеся ему огромными, выглядели стройными газелями рядом с исполином буйволом. Его широченный монолитный загривок порос косматой, как у льва, шерстью, а лоб, увенчанный двумя грозными рогами, был точно высечен из громадной скалы.

Нино одобрительно похлопал рукой выпуклый кряж на шее быка.

— Динамитом его звать, — сказал он. — У этого стервеца самая ядреная сперма из всех буйволов с этого края Касерты.

Энцо с умным видом кивнул, стараясь изобразить из себя знатока в этом деле. Пробираться среди оставляемых буйволом огромных лепешек, чтобы не забрызгать военную форму, было не слишком легко.