Брачный офицер - [57]

Отношение Ливии к Джеймсу пока еще едва ли можно было назвать дружеским. Но после кокетства и заигрываний, к которым он привык за время своих опросов, для него было даже некоторым облегчением общаться с женщиной, не предпринимающей ни малейших попыток его соблазнить. И даже если иногда ее отношение к нему граничило с явной враждебностью, он воспринимал это почему-то со смехом. Ее колючие пристальные взгляды казались ему совершенно обворожительными; настолько, что ради удовольствия их заполучить, он иногда намеренно, чуточку ее поддразнивал, провоцируя.

Слишком новы были эти чувства, никогда ничего подобного в жизни он не испытывал. Итак, не было никаких сомнений, что к Джеймсу Гулду пришла любовь.

Однажды, трудясь за своим письменным столом, Джеймс вдруг обратил внимание, что стакан с водой, стоявший слева, ведет себя как-то странно. По поверхности воды, устремляясь от краев к центру, поползли концентрические круги. В изумлении он смотрел на воду, потом взял стакан и понес в кухню.

— Не знаете, Ливия, — спросил, ставя стакан на стол, — что это значит?

Ливия взглянула.

— Землетрясение, — определила она. — Так, небольшое. У нас они постоянно случаются, особенно в жаркую пору.

Джеймс приложил к стене ладонь. Теперь уже явно чувствовалось: легкая вибрация, отдававшаяся гудением сквозь каменную кладку здания. Но гул становился сильней, Джеймс явственно это слышал. Нет, это не землетрясение! Оно происходит толчками, не переходит в такой густой рокочущий гул.

— Не бойтесь, — беспечно бросила Ливия. — Дома здесь очень крепкие. Специально так построены.

Снаружи взвыли сирены.

— Черт подери, это вовсе не землетрясение! Это налет! Надо идти в убежище.

Ливия кивнула на кастрюлю:

— Не могу, иначе все пропадет, а я столько в очереди отстояла, чтоб все купить. Идите.

— Я подожду вас, — сказал Джеймс.

Он выглянул в окно. Теперь немецкие самолеты были ясно видны, волна за волной накатывали вытянутые, как карандаш, «Юнкерсы-88». Они шли с севера, очень высоко, чтобы их не достали зенитки военных кораблей, стоявших в заливе.

— Да отойдите вы подальше от окон, — ворчливо сказала Ливия. — Стекло полетит, всего вас разрежет.

Джеймс отступил. Мощный звук взрыва заглушил вой сирен.

— И окна лучше открыть. Чтоб стекла от напряжения не полопались, — Ливия поймала удивленный взгляд Джеймса. — Здесь и раньше случались налеты.

Джеймс распахнул окна, и сам встал в дверном проходе, прислонившись спиной к притолоке.

— Палаццо бомбят, — сказал он, прислушиваясь к взрывам. — Видно, этим немцы отвечают на наш крупный прорыв на севере.

Внезапно грянул мощнейший удар, и здание будто приподнялось, отозвавшись треском камня.

— Совсем близко!

Ливия невозмутимо продолжала резать кабачки.

— Идите сюда, — сказал Джеймс, подтащив ее к дверному проему. Она глянула, выгнув бровь. — Притолока — самая прочная часть в комнате, — пояснил он.

Обвив Ливию рукой, он вовсе не собирался убирать руку.

— Мы будто с вами вальс танцуем, капитан Гулль? — Ливия кинула многозначительный взгляд на его руку.

Но не оттолкнула.

Тут прогремел очередной взрыв, еще ближе. Джеймс почувствовал, как земля заходила под ногами, будто здание, точно корабль, внезапно бросило в крен. Ливия ахнула, он притянул ее ближе к себе под самую притолоку.

— Сволочи! — в сердцах вырвалось у него.

Джеймс с Ливией оказались в самом эпицентре, им ничего иного не оставалось, как только ждать. Если кинуться наружу в убежище, можно тотчас попасть под обстрел.

Они так тесно прижались друг к дружке, что он слышал, как бьется ее сердце. Мощнейший взрыв потряс стену, у которой они стояли. У Джеймса взорвалось в ушах.

— Совсем рядом… — проговорил он.

Если им суждено погибнуть, это случится вот-вот, когда дым над ближайшим зданием привлечет очередную стаю бомбардировщиков. Но в этот миг Джеймс думал только, как замечательно быть с ней так близко, вдыхать розмариновый аромат ее волос, чувствовать, как худенькие плечи ходят под его рукой. Так ли сказочно это бывает, подумал он, когда люди становятся любовниками? А если решиться ее поцеловать? И тотчас его охватил непонятный, сладкий, дурманящий страх, который никак не был вызван немецкой бомбежкой.

Ты не должен ее целовать, сказал себе Джеймс. Не должен, это ясно, не должен.

Почувствовал в нагрудном кармане что-то твердое, вытащил. Обломок святых мощей, который священник вложил ему в руку в соборе. Он почти про это забыл.

— Что это? — спросила Ливия.

— Да вот, получил амулет на счастье. — Джеймс убрал мощи обратно в карман. — Ливия!

— Да?

— Можно задать вопрос?

— Уже один задали, капитан Гут, так что можете задавать и второй.

— Если б вас сию минуту убило, есть что-то, о чем бы вы пожалели?

Она задумалась. Потом решительно сказала:

— Нет. А вы?

Он пожалел бы о многом, но об этом рассказать нельзя. Его пьянила ее близость. Как-то еще в школе у них устроили соревнование, кто спрыгнет в реку с самой высокой ветки дерева. Ребята подзуживали друг дружку взбираться все выше и выше, и выше. Джеймс до сих пор помнил то отчаянное возбуждение — смесь страха и нетерпения. Сейчас он испытывал то же.

— Об этом дне я бы не жалел, — сказал он. — Это самый лучший день, самые лучшие десять минут за все проклятые дни войны. Но я жалел бы, что не воспользовался возможностью и не поцеловал вас.