Брачные узы - [68]

— Пора готовить ужин, кролик! — сказала Tea.

Гордвайль посмотрел на часы:

— Еще рано, только семь! Может, подождем еще часок? Конечно, — тут же передумал он, — если ты голодна, я сейчас же приготовлю.

Tea уткнулась в книгу и не ответила. Гордвайль встал, подошел к окну и, раздвинув занавески, выглянул на улицу. Снег сыпал по-прежнему густыми хлопьями, облекая весь мир в пуховую тишину. Внизу, в маленьком переулке, не было ни души. Только снег все летел и таинственно и мягко ложился на землю. В Гордвайле проснулось вдруг отчаянное желание, дремавшее в его душе с самого детства, — зарыться в мягкий, глубокий снег и долго валяться там. Тут же всплыла картина: он погружается всем своим маленьким тельцем в волну перин, наваленных на какой-то кровати. Картина эта не была воспоминанием о реальном событии, она дрожала перед его внутренним взором один лишь краткий миг и тут же уступила место другому видению. Перед Гордвайлем расстилалась бескрайняя степь, покрытая глубоким снегом, и на снег бесшумно и мягко падает тяжелый мешок, полный зерна, или муки, или соли. И вот уже не один мешок, но много-много, бесчисленное множество мешков сыплется с высоты и тонет в снегу. Видение это почему-то доставило Гордвайлю особое удовольствие, и на губах его появилась улыбка. Из гостиницы напротив вышли в этот момент двое мужчин и повернули к расположенному неподалеку вокзалу. Шли торопливо, и Гордвайль представил, что они, верно, спешат на поезд и спустя полчаса или час сойдут в какой-нибудь заснеженной, застывшей деревне, зайдут в дом, где их уже ждут домочадцы, жены и дети, и стоит украшенная рождественская елка, и аппетитные запахи доносятся из кухни, и лениво прохаживается по комнате кот. Гордвайль ощутил, как все его существо наполняется приятным теплом. Он повернулся и, подойдя к жене, остановился подле нее, положив правую руку на спинку стула. Tea подняла на него взыскательный взгляд.

— Знаешь, — сказал он, — я думаю, что кот — это вовсе неплохо… Если уж не собака, то хотя бы кот… Комната не будет казаться такой пустой…

Tea громко расхохоталась.

— Сдается мне, ты уже уподобляешься старой деве!

— Нет, — неуверенно буркнул Гордвайль. — Я просто подумал… особенно после… дети любят домашних животных…

— Какие дети?

— Ну-у, будет тебе… Потом… когда ребенок…

— Нет никакого ребенка! — решительно оборвала его Tea. — Еще ничего неизвестно!..

С тех пор как Tea познакомилась с Гордвайлем, в ней все больше проявлялась постоянная страсть издеваться над ним и обижать его, делать ему больно всеми доступными способами. Страсть эта не только не шла на убыль с течением времени, но наоборот, чем дольше они жили вместе, она все усиливалась и усиливалась. Его вечное смирение и покорность судьбе еще больше распаляли Тею. Она презирала его за готовность сносить все безропотно и выдумывала для него новые и новые мучения. Отчего он не разразится криками и ругательствами, не выйдет из себя, не спустит ее с лестницы, не разведется с ней, наконец? Тогда бы она, быть может, почувствовала в сердце хоть что-то похожее на любовь к нему, если, конечно, по природе своей вообще способна к этому чувству. Впрочем, в каком-то смысле она и теперь была к нему привязана. Он был ей зачем-то нужен, и представить свою жизнь без него она не могла. Но Гордвайль принимал все без единого упрека, и это просто выводило ее из себя. Она ни на минуту не заблуждалась в его отношении, не допуская и мысли, что он от природы рохля. Знала наверное, что это не так. Но откуда это терпение к ее выходкам, откуда? Она даже чуть-чуть обижалась на него, быть может, сама того не сознавая… И отлично знала, что он все чувствует, что легкий укол воспринимается им как оскорбление и его молчание объясняется не забитостью или отупением. С женской проницательностью, каким-то шестым чувством она очень скоро распознала все его больные места и разила без промаха, но Гордвайль лишь склонял голову и отмалчивался.

— Ты не такая дурная, — сказал Гордвайль, глядя ей в глаза, — я знаю, ты вовсе не такая дурная… И ребенка ты будешь любить как я, даже больше, я знаю…

— Да что ты знаешь! А ребенок… — еще посмотрим! Если захочу! А не захочу, так и избавлюсь от него! И тебя это никак не касается! Сколько раз я тебе уже говорила!

Но Гордвайль был уверен в том, что ребенок будет. Если, конечно, не приключится какой-нибудь непредвиденной беды, ребенок будет. И все Теины угрозы не могли омрачить его настроение, в его душе жила надежда на лучшее.

— Как ты думаешь, — перевел он разговор в другое русло, — у меня еще есть время побриться? Или отложить на завтра? Если ты голодна и хочешь поесть прямо сейчас, то конечно…

Он провел пальцами снизу вверх по щетине на подбородке, не бритой уже два дня, вслушиваясь в легкий шорох, какой бывает, когда проводишь щеткой по платью.

Тее хотелось еще почитать, и она разрешила ему побриться.

— Если так, мне нужен свет. Ничего не видно.

— Так чего ты от меня хочешь?

— Я имел в виду, — осторожно выговорил Гордвайль, — чтобы ты пересела сюда, на диван, а лампу поставим на стол, и тогда нам обоим будет светло.