Брачные узы - [65]

Гордвайль наконец согласился и заказал еще кружку пива. Для себя Йоханн попросил четверть вина.

Неожиданно он спросил, не глядя на Гордвайля:

— А к-какой он? Что он за человек?..

— Кто он?

— Я имею в виду, этот ваш друг, господин Перчик?

— Он писатель и журналист, — уклончиво ответил Гордвайль. — Я с ним знаком уже несколько лет. Время от времени пересекаемся в кафе. Прозит, господин Йоханн! — поднял он кружку с горой пены, поставленную перед ним официантом. — За ваше здоровье и за мир в вашем доме!

— Прозит! Прозит! — взревел Йоханн.

Они снова замолчали, Йоханн сидел опустив голову, казалось, снова погрузившись в невеселые свои мысли. Гордвайль взглянул на часы.

— Ну, господин Йоханн, пора домой. Час уже совсем не ранний.

— Сколько?

— Половина двенадцатого.

— Да, пора идти! — согласился Йоханн и кликнул официанта.

— Как бы то ни было, — сказал он, вставая, — я вам благодарен, господин Гордвайль, за то, что уделили мне время. А если увидите господина Перчика, то передайте ему, что для него же лучше убрать свои лапы от моей жены, иначе — худо ему будет. Пускай свою жену водит в кино, а Мици оставит в покое.

— Да, конечно, — сказал Гордвайль. — Охотно передам. Да и вам тоже, господин Йоханн, было бы лучше выбросить все это из головы. Нет никаких оснований для всех этих подозрений. Действительно никаких.

И они разошлись, направившись каждый в свою сторону.

часть третья_снаружи и внутри

18

Газета вспыхнула игривыми язычками пламени и быстро сгорела, но щепки не занялись. Из печки, выложенной белоснежной глазурной плиткой, в полумрак комнаты повалил густой грязный дым. Опустившись на колени, Гордвайль мучался и пыхтел, стараясь раздуть огонь, но у него ничего не выходило.

— Господи, какой недотепа! — выговорила ему Tea, слонявшаяся по комнате, словно на улице, в накинутом пальто и шляпке на голове. — Нужно класть больше бумаги.

— Слишком много углей положил, вот огонь и задохнулся, — извинился Гордвайль, поднимаясь на ноги, чтобы поискать еще бумаги.

За окном, крутясь, падали хлопья снега, похожие на перо из распоротой подушки, — густое белое месиво. Снег только усиливал ощущение стужи, царившей в нетопленой комнате.

Гордвайль поискал бумагу на ночном столике, на нижней полке в платяном шкафу и не нашел ничего, кроме маленького обрывка, будто каким-то чудесным образом вся бумага исчезла из дома.

— Tea, может, ты видела бумагу? Где-то должно быть много старых газет.

— Ничего я не видела! — последовал нетерпеливый ответ. Tea продолжала бегать по комнате. — Ну же, скорее! Так и замерзнуть недолго! Что бы тебе не зажечь керосиновую лампу, а?

— Сию минуту. Вот только растоплю печь, чтобы комната пока что начала согреваться. Но где же взять хоть немного бумаги?

Гордвайль растерянно огляделся вокруг.

— Ты рукописи свои возьми, — насмешливо сказала жена. — Для этого они точно сгодятся.

Гордвайль промолчал. Залез на стул и, протянув руку, поискал на шкафу.

— Ну же, Рудольфус! — не унималась жена. — Это когда-нибудь кончится или нет! Засвети сначала лампу, осел, может быть, тогда разглядишь хоть что-нибудь!

Гордвайль слез со стула и зажег лампу. Затем вышел и попросил у хозяйки связку старых газет. Вернувшись, снова опустился на колени перед печкой. Пришлось выгрести из нее все угли и растопку и начать сначала. Tea носилась по комнате с отстраненным видом, что не мешало ей, тем не менее, время от времени бросать на мужа грозные взгляды и пытаться ускорить дело своими замечаниями.

Наконец, когда после долгой возни ему удалось растопить печку, Tea властно повелела:

— А теперь, Рудольфус, быстро вниз! Что нам еще нужно? Кофе есть, сахар тоже. Купи каштанов, полкило, не забудь! И рису, слышишь? И немного корицы. Да захвати с собой бутылку под молоко и купи сдобных булочек, но свежих! Не как в прошлый раз! Ну и все, я думаю. Да, у меня сигарет нет, чуть не забыла. Купи «Кедиф», пятьдесят штук, не забудь. И давай быстро!

Гордвайль закутался в свое старенькое пальтишко и вышел. Когда он вернулся спустя полчаса, нагруженный кульками и присыпанный мокрым снегом, Tea по-прежнему ходила по комнате все в том же уличном одеянии.

— Ты что это учудил с печкой? — встретила его Tea, прежде чем он успел положить покупки и отряхнуть с себя снег. — Она сегодня совсем не греет! Сделай с ней что-нибудь, да побыстрее!

Гордвайль, не раздеваясь, подошел к печке, наклонился и открыл дверцу. Жар ударил ему в лицо, мгновенно разгоревшееся от пламени. Снег на его шляпе начал таять, капли повисли на полях.

— Что ты хочешь? — осмелился вымолвить Гордвайль. — Ведь хорошо горит! Лучше не бывает.

— Что мне с того, что горит! Тепло должно быть! Так позаботься, чтоб было тепло!

— Подождать нужно. Ты ведь знаешь эту печку. Потом будет тепло и хорошо.

И он закинул еще поддон углей из стоявшего рядом мешка, захлопнул дверцу и выпрямился. От снега, таявшего у него на одежде и ботинках, под ним натекла уже маленькая лужица.

— Где сигареты?

Он вынул из кармана две продолговатые темно-синие пачки и передал жене. Tea тут же вскрыла одну пачку и вставила сигарету в рот.

— А свиную грудинку принес?

— Нет, ты ведь не говорила.