Брачные узы - [5]

Молодой человек скрылся в коридоре напротив входной двери и тотчас вернулся.

— Доктор Крейндел в настоящий момент заняты. Не согласились бы вы немного обождать, сударь? Пожалуйста, посидите здесь, — молодой человек указал на стул.

Ожидание было Гордвайлю вовсе не по душе. Больше всего на свете не любил он ждать. Однако ему хотелось покончить с этим делом, и он все же уселся на стуле, с твердым намерением провести в ожидании не более четверти часа.

В магазине не было в это время ни одного покупателя. Время от времени рыжий приказчик взбирался вверх по передвижной лестнице, крайне деловито рылся в рядах книг на стеллажах, снимал целые кипы и раскладывал их на столах внизу. Возле входа, сидя за кассой, читала молодая кассирша. На Гордвайля, севшего неподалеку, она не обратила ни малейшего внимания. Чтобы как-то убить время, Гордвайль принялся, напрягая зрение, читать названия томов, стоявших напротив, по другую сторону длинного, забитого книгами стола, с трудом ему удалось разобрать несколько из них. Снаружи пробивался неясный глухой шум большого города. Без какой-либо явной связи Гордвайль вдруг вспомнил залитую водой землю на берегу Дуная, после того как унесли утопленницу, и сердце его сжалось. Сидение в магазине показалось вдруг ненужным, бесцельным. Положив на колени свою помятую бурую шляпу, он принялся выискивать в карманах сигарету, но не нашел ничего. Бездумно перевел взгляд на юную кассиршу. «Целиком ушла в книгу, — подумал он про себя. — Интересно, можно ли силой взгляда сбить ее с мысли и отвлечь от чтения…» И он сосредоточенно уставился в точку на ее щеке, возле уха. Через минуту кассирша и вправду заволновалась, провела рукой по темным, чуть желтоватым волосам, постриженным «под мальчика», поковыряла в ухе и наконец, повернув лицо к Гордвайлю, рассеянно посмотрела на него. На миг у нее появилось выражение, какое бывает у человека, усиленно пытающегося вспомнить что-то, затем она снова погрузилась в книгу. Довольный своим экспериментом, Гордвайль поднялся со стула, словно бы воспрянув духом, и сказал приказчику, что ждать дольше у него нет времени.

Приказчик провел Гордвайля узким коридором, освещенным электрической лампой и с обеих сторон заставленным ящиками до самого потолка, и, коротко постучав, впустил его в кабинет владельца книжного магазина доктора Крейндела, который сидел лицом ко входу за большим письменным столом; при их появлении он отпрянул назад, будто его укусила змея.

— Сколько раз повторять вам, сударь мой, чтобы мне не мешали, когда я работаю!

— Господин давно ждет, — извинился приказчик, кивнув в сторону Гордвайля.

Похоже было, что доктор Крейндел только сейчас обратил внимание на присутствие Гордвайля. Отпустив приказчика быстрым взмахом руки и бросив на Гордвайля короткий оценивающий взгляд, он спросил, что ему угодно, при этом в голосе его все еще слышалось раздражение.

— Моя фамилия Гордвайль, — сухо представился Гордвайль. — Доктор Марк Астель, должно быть, говорил с вами обо мне.

— A-а, да! Конечно! — выражение лица доктора Крейндела сразу смягчилось; когда он говорил, во рту его поблескивали две золотые коронки. — Доктор Астель, как не помнить. Садитесь, сделайте милость, — он указал на стул возле письменного стола. — Вы хотели бы работать в моей книжной торговле. Очень хорошо! Как сказал Гете, любовь к книгам — вот верный знак… и так далее… Вы ведь, кажется, и сами пишете?

— Нет! — прервал его Гордвайль. — Вовсе я не пишу!..

— Нет? А мне говорили… Ну да это пустяки, конечно. Более того, так даже лучше… Намного лучше… Клейст сказал, писатели всегда… и так далее. Вы, конечно, знаете окончание этой максимы…

Гордвайль сидел и вглядывался в упитанное лицо доктора Крейндела, по выражению которого нелегко было понять, говорит ли он серьезно или с издевкой. Маленькие острые глазки его, прятавшиеся под низким лбом, были в высшей степени неприятны Гордвайлю. Тяжелое чувство поднялось в нем при мысли о том, что он будет вынужден сидеть с этим человеком в одном помещении по восемь часов подряд, день за днем, полгода, год, а может, и дольше. Так захотелось вдруг плюнуть на все дело и немедленно убраться отсюда. Но он не двинулся с места. Уже полгода Гордвайль ходил без работы; почти не осталось людей, у кого можно было бы занять денег. У него не хватило смелости взять и по собственной воле отказаться от возможности получить работу.

Доктор Крейндел продолжал:

— Вы, верно, изучаете философию. Весьма интересная область! Я люблю философию… И даже проучился три семестра… Скромность не разрешает мне признаться, что я сочинил когда-то, был такой грех, труд «Об отношении воззрений Канта и Спинозы»… Не пугайтесь, эта книга не была опубликована. Не более чем заблуждение молодости, обошлось без последствий… Но, как бы то ни было, я остался верен философии до сего дня… Вот и на складе у меня в основном книги по философии. Вы найдете здесь богатое собрание сочинений в этой области и сможете пользоваться ими по своему желанию.

Гордвайля охватило вдруг без всякой явной на то причины тоскливое, грызущее чувство. Он нетерпеливо взглянул в окно справа, откуда видны были небольшой двор, тачка с уткнувшимися в землю ручками и слепая стена, наполовину освещенная желтым светом солнца. Сейчас ему было безразлично, получит он работу или нет. Захотелось оказаться подальше отсюда, по крайней мере, подальше от этой комнаты, пропитанной, как казалось, застарелым запахом плесени, словно она не проветривалась уже много лет, подальше от этого странного существа, что разглагольствовало здесь перед ним, приводя выдуманные цитаты, к которому он, Гордвайль, уже определенно испытывал резкую неприязнь, как будто знал его долгие годы. Решив внезапно тотчас же покончить с этим делом, он повернулся к своему собеседнику. И странное дело: вместо лица доктора Крейндела увидел вдруг перед собой гипсовое лицо давешней утопленницы, так же ясно, как видел его на берегу канала, с раной на щеке и слипшимися каштановыми прядями. Он содрогнулся, встал и снова сел. Снова внимательно посмотрел в лицо доктору Крейнделу, и на этот раз оно оказалось на месте, с длинным острым носом и мясистым, круглым подбородком.