Божий Суд - [2]

Пожатие рук прошло как-то странно, я не ощутил его физически, но какое-то соприкосновение все же произошло, и понял я это по весьма непривычному моральному удовлетворению, охватившему всего меня целиком.

— Привет, — машинально ответил я, — если я правильно понял происходящее, то я, вроде как, того… помер?

Отец согласно кивнул головой.

— Жалко, кое-какие дела остались не доделаны. Хотя, — я прислушался к собственным ощущениям, к удивительному покою охватившему меня, — Бог с ними. Да и тело это мне надоело.

— Ну не такое уж оно плохое, — возразил отец, рассматривая, мой неподвижно лежащий труп. — В этом и есть преимущество скоропостижной кончины. Тело целое, болезнью не изможденное. Мое, после того как я пролежал три недели в больнице, куда вы меня сплавили, выглядело гораздо хуже. Ну, да ладно.

— Вот этого я и боялся, что ты будешь сердиться на то, что мы не дали умереть тебе дома, а отправили в больницу. Но ты пойми, Саньке было три года, Ниночке — полтора, а ты почему-то стал заговариваться и был явно не в себе. Мне было страшно оставлять их с тобой. Я же должен был ходить на работу. А тут ты еще и есть перестал. Два дня ничего в рот не брал… Пришлось супруге вызвать участкового врача, а уж та-то и отправила тебя в больницу.

— Я стал заговариваться? — переспросил удивленный отец.

— Ну да, — подтвердил я.

— А я вот не помню. Последние дни прошли как в тумане. Да ладно, дело прошлое. Что ж, пойдем, я провожу тебя.

Я понял, что сейчас мне нужно идти с ним. Я не знал куда, но чувствовал, что так положено и ничего другого мне не остается.

Взглянув в последний раз на тело, которое буквально еще полчаса назад было моим, я отправился вслед за отцом к задней площадке троллейбуса к выходу из салона.

Но тут путь нам перегородили трое медиков с какими-то саквояжами. С сосредоточенными лицами они решительно направились к моему трупу. Меня с отцом они явно не замечали.

— Да ладно, пойдем напрямую, не люблю, когда через меня живые проходят, — произнес отец.

И он, свернув направо, проскользнув через сидение и боковую стенку троллейбуса, оказался на улице.

Я, повторив его маневр, тоже прошел сквозь препятствие на свободу.

На улице светило весеннее солнце, но я не чувствовал его тепла или свежести ветра. Материальный мир перестал для меня существовать. Осязание и обоняние исчезли, а вот зрение и слух остались. Это казалось немножко странным.

— Пойдем вон в тот магазинчик, — сказал отец, — там, наверное, удобнее всего будет.

— "Голованов и компания", что ли? — уточнил я.

— Да нет, там двери стеклянные и народ ходит. Вот рядом, в подвальчике, плотная, тяжелая и ею мало кто пользуется. Эта подойдет.

— Там находится их ремонтная мастерская, я как-то видик там ремонтировал, — показал я свою осведомленность.

— Да? Впрочем, какая разница, — заметил отец.

И, удержав меня за рукав, добавил:

— Да пропусти ты эту машину.

— А что, задавит?

— Нет конечно, но в ней люди. А у них души. Столкнешься с душой живущего и самому неприятно будет, и ему вредно.

Я поверил отцу на слово.

И, пока мы пересекали проспект Ленина, я поинтересовался:

— А вот встречать своих только что умерших потомков — это что, обязанность такая?

— Да нет. Для этого ты должен быть достоин этой миссии и, конечно, свободен. Сам вскоре поймешь.

Уже на каменной лесенке, ведущей в подвальное помещение мастерской, мы нос к носу столкнулись с миловидной гражданкой лет тридцати, только что сдавшей что-то в ремонт и на ходу прячущей в сумочку квитанцию. Отец недовольно чертыхнулся и прижался к стенке, пропуская ее. А я, последовав было его примеру, в последний момент из-за какого-то дикого любопытства протянул руку и коснулся женщины где-то в районе ее симпатичного декольте.

Лучше бы я не экспериментировал. Моя рука прошла сквозь ее тело. При этом я ощутил не ее нежную кожу своими пальцами, а какой-то странный спазм, передернувший все мое существо. Очень неприятный. Да и женщину, как-то передернуло от моего прикосновения. Она недовольно обернулась, пытаясь выяснить, что это такое, и это ее недовольство расстроило меня еще больше.

— Я же предупреждал, — покачал головой отец.

Я виновато промолчал.

— Ну вот мы и пришли, — сообщил он. — Я пойду первым, а ты уж потом, через некоторое время.

Отец потянул на себя дверь. За ней, я знал, находилась небольшая комнатка с конторкой приемщика и стеллажами, набитыми неисправной и починенной техникой. В этот же раз за дверью была непроглядная мгла. Прямо как стена. Даже уличный свет не выхватил ни сантиметра из нее. Отец стал быстро таять, блекнуть, теряя контур и краски, а затем как будто всосался в эту темноту.

Пораженный этим зрелищем я некоторое время постоял перед захлопнувшейся дверью. Затем, сообразив, что иного пути у меня все равно нет, решительно потянул дверь на себя.

Она распахнулась легко и беззвучно. И опять я не увидел перед собой знакомого интерьера радиомастерской. Но на этот раз вместо тьмы, встречавшей отца, я увидел яркий белый свет, заливавший весь прямоугольник двери. И этот свет, как ни странно, ничего не освещал, и в то же время за ним ничего не было видно. Это была какая-то необычная стена света.