Божественный лик Византии - [237]

Казалось бы, напрашивается естественный вывод, что император являлся фигурой самодостаточной, не нуждающейся в ком бы то ни было рядом с собой, и, конечно же, незаменимой. Разумеется, мы говорим уже о том периоде, когда претендент становился полноправным Римским (Византийским) самодержцем. Однако такой вывод откровенно противоречил бы исторической действительности, поскольку рядом с императором, во многом дополняя его и направляя, а иногда даже и подменяя, располагалась не менее величественная Византийская императрица, чей статус мало отличался (а в некоторые моменты времени и вовсе не отличался) от статуса ее царственного мужа. Онато и будет являться предметом нашего научного интереса.

Между тем сложность исследования заключается в том, что как и в ситуации с Римскими императорами, статус и правомочия Византийских цариц никогда не были описаны законодательно в виде конкретного и закрытого списка. Что позволялось совершать царице и что она обязана была делать в тот или иной момент времени, нередко определял не писаный закон и не церковный канон, а общее мировоззрение и правосознание византийцев (носителями которых являлись и сами цари), политическая традиция и государственноцерковный обычай. Здесь нет ничего удивительного, поскольку одной из особенностей византийского права (равно как и канонического) являлась его прецедентность.

Никто в Византии заранее не формулировал закон на будущее, но каждый раз, когда возникала потребность разрешить тот или иной конфликт (или спор), урегулировать определенную ситуацию, уполномоченная власть издавала соответствующий правовой акт по конкретному прецеденту. Он мог принять форму государственного закона, церковного канона или судебного решения. Очень часто рядом с ними и помимо них действовал правовой обычай, имевший далеко не второстепенное значение.

По сложившемуся еще со времен классического римского права алгоритму, прецеденты, рожденные конкретным запросом времени и потребностями людей, а также правила обычного права впоследствии закреплялись в различных системных сборниках, часть которых дошла до наших дней. Например, книга «О церемониях» императора Константина VII Порфирородного (913—959), наставления по военному делу императоров св. Маврикия (582—602), Льва VI Мудрого (886—912) и полководца Кекавмена. А также «Кодекс Феодосия» императора св. Феодосия II Младшего (408—450), «Кодекс Юстиниана», «Институции» и «Дигесты» императора св. Юстиниана Великого, «Эклога», «Земледельческий закон» и «Книга эпарха» императоров Льва III (717—741) и Константина V Исавров (741—775), «Прохирон» императора Василия I Македонянина (867—886) и «Василики» императора Льва VI Мудрого.

Помимо них, существовало еще множество сборников канонических актов, которые также подлежали обязательному применению. В частности, Апостольские постановления, Правила Вселенских Соборов и отдельных Поместных соборов, каноны, данные отдельными подвижниками веры – Святыми Отцами и Учителями Церкви, «Свод правил» Иоанна Схоластика, «Алфавитная синтагма» Матвея Властаря, «Номоканон» патриарха св. Фотия (858—867, 877—886), канонические синоптики и схолии, покаянные номоканоны и т.д. Не говоря уже о комментариях канонистов и цивилистов, которые, относясь к «праву юристов», тоже являлись официальными правовыми актами, действовавшими наравне с писаными законами.

И все это многообразие законодательных актов и их сборников тесно переплеталось с сохранившимися и действовавшими в Византии институтами классического римского права, а также политическими и религиозными традициями Древнего Рима. Это казалось достаточным современникам тех далеких событий, чтобы совершенно ясно понимать, что представляет собой статус Римской василиссы. Но недостаточно для нас, чтобы сегодня сослаться на конкретный акт или закон, полностью раскрывающий его. Поэтому для решения поставленной задачи нам волейневолей остается единственная возможность: опираясь на древние традиции, выискивать конкретные прецеденты, имеющие непосредственное отношение к статусу Византийской императрицы. И, обобщая свои наблюдения, корректировать их с учетом исторического контекста событий.

I

Конечно же, изучение статуса Византийской императрицы следует начинать не со времен святого равноапостольного Константина Великого (306—337) или св. Юстиниана Великого, а гораздо раньше. Ведь он является в первую очередь результатом развития древней политической традиции – Византийская царица была не кем иным, как Римской императрицей. Поэтому обратим внимание на прецеденты, созданные римским правосознанием еще до тех времен, когда христианство стало господствующим в Империи вероисповеданием.

Уже Ливия – жена императора Августа Октавиана (с 27 по 14 г. до Р.Х.), по завещанию супруга была удостоена титула «августы», создав первый прецедент на последующие времена. Дело в том, что в представлении римлян непереводимый титул «август», которым они наградили Октавиана, сочетал в себе сразу несколько понятий: «величие», «всемогущество», «святость». Теперь и Ливия оказалась лицом, которому по праву принадлежали все указанные качества