Божественная лодка - [30]

Когда я вышла из ванны, мама опять читала книжку.

Я попила молока, почистила зубы, легла в постель, а она всё читала и читала.

— Ты скоро ляжешь спать? — спросила я.

— Ещё чуть-чуть…

Её лицо в профиль… Видно, она просто поглощена своей книжкой.

Я подумала о Момои. О мужчине, который любил мою маму. Мне самой кажется это странным, но порой мне гораздо проще думать о нём, чем о моём отце. Момои полюбил мою маму, женился на ней, а потом его жену (мою маму) увёл у него мой отец. Когда я рассуждаю так вслух, мама сердится. Она говорит, что её никто ни у кого не уводил.

У моей мамы такая белая кожа. У неё короткая стрижка, поэтому шея кажется слишком открытой. Она очень худая, и когда она принимает душ, в ямочках её выступающих ключиц скапливается вода. Она держит книгу большими руками. Руки пианиста, как она сама о них говорит. Руки, которые всегда так крепко меня обнимают. Этими руками, которыми она обнимала и Момои, и моего папу, этими самыми руками мама сейчас переворачивает страницу за страницей своей толстенной книжки, скорее всего какого-то очередного детектива.

— Спокойной ночи! — сказала я, глядя на маму.

— Спокойной ночи! — ответила она.

•

Наступил октябрь. Небо стало гораздо выше, наполнилось осенней синевой и прозрачностью.

Я шагаю вперёд наугад, разбивая ногами складки плиссированной юбки. Слушая Рода Стюарта. Род Стюарт — мой талисман-хранитель. Я потерпела поражение. Давно я так сильно не испытывала чувство тревоги.

Сегодня утром я говорила с Соко о переезде. Сегодня было чудесное ясное утро, настроение от этого было хорошее, и я решилась начать разговор.

— Думаю, уже пора подумать о новом месте…

Моим словам Соко абсолютно не удивилась и сухо спросила:

— Когда?

Она ела свой обычный завтрак: овсяная каша, яйцо и чай.

— На следующий год… — ответила я.

Я пила кофе из большой кружки и смотрела на дочку. Её профиль, маленький носик, мягкие губы и лоб, как две капли похожий на лоб её отца…

— Думаю, к весне… — я подпёрла подбородок рукой, и продолжала разглядывать профиль дочери.

— Куда?

На будущий год весной Соко пойдёт в среднюю школу[14].

— Ну… я сама ещё не знаю. Может, куда-нибудь поближе к морю? Соко, а ты где хотела бы жить?

— Да мне всё равно… — ответила дочь. Я видела, что настроение у неё сделалось просто ужасным.

— Ты хочешь ещё пожить в этом городе? — спросила я. — Тебе нравится Сакура?

— Мне всё равно…

Она взяла обеими руками чашку с хлопьями и допила из неё молоко.

— Соко, тебе жалко расставаться с друзьями? — Я попробовала разговорить её. Она — опять своё «мне всё равно»…

— Соко, ты же понимаешь, что друзья остаются друзьями, даже если разъезжаются…

Выражение её лица стало страшным. Она молчала в ответ.

Я поняла, что она подумала о Рикако. Эта девочка была лучшей подружкой Соко в Такахаги. Потом, когда мы переехали в Сакура, они долго переписывались. Но через некоторое время как-то само собой письма перестали приходить.

— Взять хотя бы твою Рикако, — рискнув, начала я, — Думаю, что она по-прежнему остаётся твоей лучшей подругой. По крайней мере, без сомнения, она была таковой.

Я лишь хотела объяснить Соко, что свершившиеся факты не могут исчезнуть, что мы именно поэтому ничего не теряем, что всё наше всегда остаётся с нами.

— Да знаю я всё это, — ответила дочь. — Но ведь это всё уже в «шкатулке», где хранится наше прошлое?

Её не удовлетворили мои доводы. Она продолжала:

— Почему у нас всё идёт в эту «шкатулку»? Почему нам надо постоянно переезжать? Что, здесь нельзя жить и ждать нашего папу?

— Я же тебе говорила, Соко. Мы с тобой как две вороны-путешественницы…

Я сама поняла, что мне не хватает веских аргументов. Глаза моей дочери спрашивали: «Почему мы должны быть воронами-путешественницами?» Она больше не хотела переезжать с места на место. Весь её облик говорил, что она против.

— Девочка моя, мне кажется, что, если мы привыкнем к одному месту, обживёмся в определённом городе, мы никогда не сможем встретиться с нашим папой, — мне ничего не оставалось делать, как сказать ей всю правду.

— Мама, ты что, на самом деле думаешь, что, если мы будем вот так ездить с места на место, мы сможем встретиться с папой?!

Её слова меня шокировали.

— Да. Конечно! — ответила я, но поняла, что дочь не верила в мою искренность.

— Почему ты думаешь, что мы с ним не увидимся? — продолжала она.

Я закурила сигарету. Мои пальцы дрожали.

— Я не знаю, — сказала я совсем тихо.

Соко, не в силах вынести этот разговор, всхлипывая, сказала:

— Прости, мама. — Она сама чуть не плакала. — Мама, прости, что я подумала, что мы с ним не увидимся…

В этот момент у меня в душе всё рухнуло. Если бы я попробовала сказать хоть слово, то тут же разревелась бы. Я потушила сигарету в пепельнице и сделала глоток кофе.

Интересно, как Он поступил бы в такой момент? Я прибавила громкости Роду Стюарту и решительно вышла из дома в надежде преодолеть свою беспомощность.

Мне захотелось посмотреть на воду, и я направилась к озеру Инба. Вода в речке, впадающей в озеро, блестела на солнце. На насыпи сидел с удочкой пожилой мужчина. Красные крылья ветряной мельницы сегодня тоже не вращались.

Я стояла посреди осеннего ветра.