Божественная комедия - [17]

Эволюция завела нас в тупик.

Снукер, обними меня! Он не слышал.

Успокойся, сказала я себе. Все, что он делает, он делает для меня.

Маленков не врал, с этой стороны рай выглядит безупречно. Ты же хочешь всех, правда? «Как из глубин прозрачного пруда к тому, что тонет, стая рыб стремится, когда им в этом чудится еда, так видел я – несчетность мигов мчится навстречу нам, и в каждом клич звучал: «Вот кем любовь для нас обогатится!» Ты же всю жизнь мечтала об этом. Ты искала Снукера. Вот он, слепой, твоя мечта, жадный нетопырь, шарит скрюченной рукой в белом квадрате. Обернись, Родецкий. Посмотри, какие у меня красивые груди, как они плавно оплыли, как точно определилась логарифмическая кривая бедра. Мы, как муравьи, обнюхиваем друг друга, чтобы грубо отвергнуть или наоборот побежать дальше уже только вместе. Маленков размешал пространство-время, он привел материю в состояние пластического неистовства, он создал мир, в котором мы оказались вот такими. Напиши меня, Снукер! Ты можешь. Я не хочу, чтобы руины моей жаждущей тюрьмы рассеялись, как пыль. Я не хочу исчезнуть навсегда. Оставь меня хотя бы на полотне, пусть даже незаконченном. Пусть оно будет валяться на пыльном чердаке. Рано или поздно появится Карл и вновь обретет меня, ведь ментальная матрица действует, она запущена, «Парадиз» построен. Снукер, ну где ты, гад, найдешь такую идеальную плоскость? На полке тюбики с красками. Маленков предусмотрел все. Давай начинай! Я открыта. Каждый миллиметр тела хочет.

Снукер обернулся.

Он морщил некрасивый лоб.

Оттопыренные уши покраснели.

Правой рукой он будто бы нехотя дотянулся до тюбика, но левая так и оставалась в белом квадрате. Я страшно боялась, что он опустит руку, и этим все закончится. Смотри, Родецкий! Смотри на мое бедро. Я бывала бесстыдной, но никогда не бывала такой открытой. Видишь, какой короткий халатик? Он распахнут. Атласный, вишнёвого цвета. Видишь, как светлые волосы стекают на груди. Я вся изгиб, вся вскрик. Я вся таю. Проведи по бедру. Ты вспомнишь. Почувствуй тепло, полуоткрытые губы, прижмись. Рука по халатику, по белому квадрату. Видишь, как окаменели соски? Войди язычком, подними на руки. К окнам, туда, где за темными диапозитивами сладко темнеют деревья. Я стягиваю с тебя грязные одежды, бросаю их на пол. Начинай, черт побери! Все так горячо, все так налилось так влажно. Ты же видишь, как оплывает ткань с бедра. Тончайший шелк, символ древней, истлевшей, как дерн, человеческой морали. Я откидываюсь на руки, я перед тобой, я часть мирового диапозитива. Ласкай, трогай, дыши, веди рукой по бедру, умирай со мной. Вход открыт. Где ключ, который работал на нас задолго до того, как в голову Расти Маленкова пришли мысли о ментальной матрице?

Стон.

Капельки пота.

Давай. Сделай мне больно.

Я обнимаю тебя ногами. Впиваюсь пальцами в покрывало.

Не останавливайся. Сладкая сволочь, животное, хочу умереть с тобой. Другие меня убивали, а с тобой я хочу сама умереть. Летящая линия. Почему ты опять рисуешь смычок? Разве я так выгляжу?»

ФАЙЛ ОБОРВАН

ОБОЖАЮ

Работы Снукера

Расти Маленкова

Адриану из Сербии

Ужины при свечах

Утреннее море

Туфельки-леопарды

Дельфинов

Шелк, когда он с шелестом спадает на пол

Тяжелую платину

Понимание с полуслова

Секс с друзьями

Много секса

Опять секс

НЕНАВИЖУ

Деньги

Снукера

Гостиницы

Пустые плоскости

Смирение

Деньги

ФАЙЛ ОБОРВАН

Послушай, Адриана. Вчера в холле. Мне, правда, показалось или там опять была эта девчонка? Кресло белой кожи с алжирским золотым тиснением. А девчонка сидела, поджав под себя ноги. Ты тоже ее видела? Ну да, темная родинка над верхней губой, справа? Кто это?

Да так, дурочка одна.

Я смотрела на Адриану.

Ей хотелось побыстрее нырнуть в постель.

Она попала в рай. Она хотела пожить в раю, пока он не исчез, как недавно исчезла ее страна, казавшаяся вечной. Она сходила с ума от невозможности понять, что же это происходит с миром. Водилы с тяжелых грузовиков не доплачивают ей, это понятно, бармен из вшивого заведения лапает, но здесь-то…

Господи, сколько солнца!

Это ты открыла окно?

Нет, горничная. Ты тут так стонала.

Я? Когда?

Ночью.

Я провела рукой по простыням.

Почему они влажные? Этот запах…

Ну да. Пахнет мужским потом.

Но тут не было никого!

Совсем никого?

Адриана засмеялась.

Казалось, тело ее просвечивает насквозь.

Настоящая розовая статуя. Обнаженная. С рыжими волосами.

Я сладко вытянулась, чувствуя каждую мышцу. Белый квадрат на стене привычно встал перед глазами, там, где его когда-то нанес неизвестный дизайнер. Но теперь белый квадрат жил. Он не был пустым. О, черт, черт! Я вскрикнула. Квадрат заселили! Он был заполнен. Я видела желтый смычок, бегущий по коричневым струнам. В этом было что-то невыразимое, как ночной стон Карла, как мухи, роящиеся над раздробленными коленями Расти Маленкова. Летящий по струнам желтый смычок, он вызывал желание. Мадам Катрин застонала. Мухи на раздробленных коленях физика были жирные и веселые. Смычок бесшумно скользил по струнам. Вегетативный невроз. А та девчонка, сказала Адриана, все еще не решаясь лечь рядом, кажется, я ее знаю. Она считает нас разрушительницами. Она переезжает из страны в страну. Она устраивает всякие манифестации, дура, натравливает на таких, как мы, полицию нравов. Она считает, что мы заставляем мужчин работать, а потом убиваем их.