Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - [31]

— А доска-то зачем? — поинтересовался я.

Агент положил доску поперек ванной, а стул поставил напротив, затащив его в саму ванну, и сказал:

— Обеденный стол.

Я сделал глубокий, медленный выдох.

— Вы видите вот это? — спросил я, указывая на лейбл собственной рубашки. — Вот это видите? — Я развернулся, дабы продемонстрировать ему ярлычок на джинсах. — А это… — Тут я запнулся, чуть было не показав на северокорейские кроссовки с изображением Гарри Поттера азиатской наружности — совсем забыл, что нацепил их сегодня. — Жизнь не вынуждает меня жить в пещерах или ванных комнатах, — пояснил я ему. — Я могу позволить себе нормальную квартиру. Вы сказали, что покажете мне таковую — со спальней, гостиной и ванной комнатой.

В ответ на мою тираду агент, как истинный француз, пожал плечами, демонстрируя полное отсутствие какого-либо чувства вины или неловкости.

— Но ведь вы сами сказали, что гарантийных писем у вас нет. Без них вам ничего не остается, как жить в ванной. Так вы берете эту или нет?

«Нет, но в любом случае, mersi», — мысленно ответил я ему.

Первое, что я сделал в понедельник утром, — отправился к Жан-Мари. Он сказал, что, вероятнее всего, сможет мне помочь в поиске квартиры.

— Сегодня утром его не будет, — сказала мне Кристин, — у него встреча с министром сельского хозяйства.

— По какому поводу?

Наверняка получит нагоняй за ввоз английской говядины.

— Он награжден медалью за вклад в развитие французского сельскохозяйственного производства. — Кристин сияла так, словно награды удостоили ее родного отца.

— Награжден медалью? — Я с трудом заглушил нотки недоверия, но ирония переполняла меня.

Жан-Мари вернулся в офис после обеда и продемонстрировал нам свою медаль. Он открыл голубой кожаный футлярчик, украшенный гербом Французской Республики. Внутри на белом шелке покоилась круглая бронзовая штучка, на которой чеканка изображала разный скот и кормовые культуры. Прилагавшийся диплом провозглашал Жан-Мари «chevalier de la culture bovine».

Пока Кристин с трепетом разглядывала медаль, я спросил Жана-Мари, что конкретно обозначает «chevalier de la culture bovine».

— Кавалер ордена культуры крупнорогатого скота.

— Культура скота?

Так его наградили за вклад в развитие кинотеатров для коровок?

— Вижу, ты несколько в замешательстве. — На секунду лицо моего шефа покинуло самодовольное выражение. — Во французском у слова «культура» два значения. Мы говорим «la culture du thé» и имеем в виду выращивание чая. Понимаешь, за этим словом может стоять культура творчества, литературный вымысел, а может и сельскохозяйственная деятельность.

Все ясно. Несомненно, тот, кто рассматривает заявления Франции на получение субсидий от Евросоюза, знает, что в умах французов порой стирается разница между выдумкой и сельским хозяйством.

— Да, понял, понял. Тебя наградили званием рыцаря за вклад в развитие мясной промышленности Франции.

— Да, полагаю, теперь я сэр Жан-Мари. — Он рассмеялся, и напыщенность вернулась.

Изумительный человек. Ни тени смущения, ни намека на лицемерие. Сдаюсь, вынужден признать, он отличный парень!

Когда Кристин ушла и мы остались вдвоем, я рассказал Жан-Мари о неудачной попытке найти жилье.

— Сейчас не время обсуждать это, — сказал он и пригласил меня к себе на ужин в следующую субботу.

— Жена сказала, что я не уделил тебе должного внимания. Ты уже больше месяца в Париже, а я все еще не пригласил тебя на ужин. Безусловно, она права. С моей стороны негостеприимно. Приношу свои извинения.

Положив руку мне на плечо, Жан-Мари попросил моего позволения устранить это недоразумение.

На самом деле, я думаю, он прав. Во Франции пренебрежение этикетом — куда более чудовищный грех, чем предательство.

Мне повезло, что Жан-Мари выбрал для меня отель неподалеку от собственного места проживания. Ведь именно в ту субботу началась забастовка парижских работников транспорта.

И что же за повод для забастовки? Снижение зарплаты? Ухудшение безопасности транспорта? Нет!

Профсоюзы были в бешенстве от ползущих по городу слухов, что правительство допускает ничтожную вероятность того, что, возможно, на одном из заседаний придется рассмотреть чисто теоретическое положение, что однажды (не сейчас, а скажем, лет через восемьдесят) в стране будет меньше финансов для обеспечения пенсии транспортным работникам по достижении ими пятидесяти лет.

«Ого! — сказал я сам себе. — Надо бы сию же минуту отправиться в управление транспортной компании и попросить у них анкету. Вдруг они рассмотрят меня в качестве кандидата на какую-нибудь должность?» Черт возьми, но как же я доберусь туда, ведь забастовка в разгаре?

Так или иначе, в ту субботу стачка работников транспорта не грозила мне особыми неудобствами. Прогулочным шагом я мог добраться до сэра Жан-Мари максимум за пятнадцать минут. Единственным препятствием на моем пути служила авеню Великой Армии. И станция метро, и пригородная линия того же направления были закрыты. Посему главная трасса, по которой автомобили с западных пригородов могли попасть в центр, превратилась в огромную пробку. Восемь полос обездвиженных автомобилей — по четыре в каждом направлении… Водители беспрестанно выражали недовольство, включая сигнал, отчего казалось, что на дороге собралась внушительная стая китов, подающих ободряющий знак себе подобным: «Мы не одиноки в этом бескрайнем океане из бетона, ребята».