Бойтесь данайцев, дары приносящих - [11]

Однако, слава богу, письмо задержалось. И победителей впрямь не судят. Но если бы оно каким-то чудом добралось до адресата – до того же генерала Провотворова – хотя бы даже за день ДО двенадцатого апреля, он был бы обязан дать ему ход. И принять меры. И, с вероятностью сто процентов, первым Юра в космос бы не полетел. И вряд ли полетел бы когда-нибудь вообще.

Но цидуля достигла полка подготовки космонавтов (так теперь называлась спецгруппа ВВС номер один) с явным опозданием. И Иван Петрович, данной ему властью, даже не стал давать доносу ход. Не вызвал свежеиспеченного майора и Героя, не стал вызнавать у него подробности и вести следствие. Подметное письмо слишком припозднилось. Даже если все в нем было правдой (а по каким-то деталям и черточкам генерал понимал, что так и есть), никто теперь ничему обратного хода не даст. И разбираться в «личной неискренности» самого известного майора в мире не будет. И Провотворов заложил подметное письмо в конверт, опечатал сургучом, поставил личную печатку и дату и бросил документ в сейф.

Из ситуации следовало сделать только один вывод: никто на свете не безгрешен. Ни в моральном, ни в физическом смысле. Ни тем паче по состоянию здоровья. Особенно в столь тонком деле, как покорение космоса. Любого можно утопить. Но любого – и возвысить. Хотя, конечно, возвысить значительно труднее, чем утопить.

По поводу полета на орбиту первой в мире советской женщины тоже все обстояло непросто. За год с лишним работы рядом с Королевым (хоть по службе ему нисколько не подчиняясь) генерал понял: многое в космических делах зависит от главного конструктора, от его точки зрения и даже настроения. И если главный конструктор чем-нибудь загорится, можно считать дело наполовину или даже на три четверти сделанным:

Эс-Пэ всех вокруг изнасилует, включая высшее политическое руководство, да и самого себя, но своего добьется. Поэтому генерал долго выбирал момент подхода к нему: чтобы Сергей Палыч пребывал в хорошем настроении, был благодушен, не слишком занят и, по возможности, слегка выпивши – самую малость, потому как много пить себе не позволял. Но даже если бы Иван Петрович неотлучно сопровождал Королева, момента доброты и благодушия у последнего, постоянно заряженного на дело, пришлось бы дожидаться многие недели и месяцы. При эпизодических же встречах оставалось полагаться на удачу. Наконец выпал момент редкого меж Королевым и Провотворовым тет-а‑тета.

– Сергей Палыч, – начал генерал, – у вас такие огромные планы по части освоения космоса, – элемент лести, генерал точно знал, ни в одном деловом разговоре лишним не бывает, – поэтому, наверное, в скором времени будет необходим набор новых слушателей в отряд космонавтов, как вы думаете?

– В правильном направлении мыслите, Иван Петрович, – согласился Королев, – нам нужны будут новые космонавты, позарез, и далеко не только из числа военных летчиков: инженеры, конструкторы, врачи. Обязательно с высшим образованием.

– Давайте выйдем в Президиум ЦК с совместной запиской, от ОКБ-один и ВВС, – предложил Провотворов: – создать второй отряд космонавтов, для него отобрать и подготовить пятьдесят молодых летчиков и специалистов.

– Почему пятьдесят? – немедленно откликнулся главный конструктор. – Сто! – Имелось у Королева своего рода завихрение, которое, впрочем, зачастую помогало ему достигать успехов: если ему какая идея нравилась, он ее сразу наполнял поистине гаргантюанским размахом. – И почему брать только молодых? Давно пора снизить медицинские и прочие требования к космонавтам. Мы и сами с вами еще слетаем, а, Иван Петрович?

– Хотелось бы, конечно, Сергей Палыч, – осторожно улыбнулся Провотворов, но стал гнуть свою линию: – А что вы думаете насчет того, чтобы набрать во второй отряд женский контингент?

– Женщин? – скривился Королев. – А зачем нам женщины? Вы же сами знаете: баба на корабле – жди неудачи.

– Ну, Сергей Павлович, тут ведь момент политический. Женщины у нас в стране, как известно, имеют абсолютно равные права с мужчинами. Они могут избирать и быть избранными, заседают в Верховном Совете, являются членами правительства…

– Только одна. Катька Фурцева – дура, – как бы про себя, в сторону пробросил главный конструктор, но Иван Петрович, не обращая на его слова внимания, с налету продолжал, за сорок лет карьеры в Советском Союзе он наблатыкался произносить политические речи:

– …Есть у нас и комбайнеры-женщины, и капитаны дальнего плавания, и летчицы. Почему же, вскорости могут спросить нас с вами, советская женщина не может выйти в космос?

– Ладно, генерал, – вполголоса отсек Королев, – будет вам молотить, не на партсобрании. – Свидетелей у их диалога не было, поэтому главный конструктор мог позволить себе любую вольность.

– А американе? – не терял запала Провотворов. Он даже употребил любимое королевское прозвание его извечных соперников из-за океана, слегка уничижительное: не американцы, а американе. Он хорошо знал, что Королев (как и Хрущев, кстати) чрезвычайно ревниво относится к любой щелке или зацепке, где можно было бы опередить, уесть, обогнать извечных конкурентов‑противников. – Как мы будем выглядеть, если американе вдруг возьмут и запустят свою леди в космос первой?