Боярские дворы - [7]
В возникшей сумятице и бояре, и простые москвичи одинаково просили царя вернуться с тем, что изменников он волен казнить как ему заблагорассудится. Это было условие, которого Иван и добивался. Когда в начале февраля 1565 года царь возвратился в Москву, он еще раз подтвердил свои данные ему народом полномочия и принялся за реформы, перевернувшие и всю страну, и тем более Москву. Из государства и города Грозный выделяет себе часть, которую называет опричниной. В опричнину была отделена часть бояр, дворян, служилых и приказных людей. Весь царский «обиход» стал особым: последовало назначение нового штата, во дворцах Сытном, Хлебенном и Кормовом — особый штат ключников, поваров, псарей, набраны особые отряды стрельцов. На содержание опричнины назначены двадцать городов с соответствующими волостями. В самой Москве в опричнину ушли улица Чертольская (ныне Пречистенка), Арбат, Сивцев Вражек, часть Большой Никитской и некоторые другие. Прежние жители были переселены на другие улицы.
В опричнину было набрано около тысячи князей, дворян и детей боярских. Рекруты должны были отличаться удалью. Им ставилось условием отречься от семьи, отца-матери, служить только и исключительно государю. Внешним их отличием служили прикрепленные к седлам собачьи головы и метлы как символ того, что они грызут и выметают всех изменников царю.
При этом все остальное государство и часть Москвы составляли «земщину» и подчинялись Боярской думе во главе с князем Иваном Дмитриевичем Вельским и князем Иваном Федоровичем Милославским. За свою былую поездку в Александрову слободу царь взыскал с Земщины неслыханную сумму в сто тысяч рублей.
Александровская слобода стала второй столицей Московского государства. Грозный вскоре переехал туда со своими опричниками. Слобода была превращена в укрепленный город, где существовал род монастыря. Царь отобрал около трехсот самых лихих и доверенных опричников — «братии», себя определил их игуменом, князя Вяземского — келарем, Малюту Скуратова — параклисиархом. Вместе с Малютой Грозный поднимался на колокольню звонить, отстаивал все службы, что не мешало ему широко пировать и вести постоянные розыски изменников с допросами, жесточайшими пытками и непременными смертными казнями. Имущество казненных и сосланных отбиралось «на государя» и раздавалось опричникам, число которых быстро возросло до 6 тысяч.
В самом начале Арбата-Воздвиженки сооружается Опричный двор (между Моховой, Воздвиженкой, Большой Никитской и Романовым переулком). Строительство его велось с 1565 по 1567 год. Прямоугольный в плане Опричный двор был окружен стеной. С юга, востока и севера он имел ворота. Внутри находились два дворцовых здания, соединенных крытым переходом. Снаружи, у внешней стены, располагались опричные приказы. В 1571 году, во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея, двор сгорел, но был отстроен. В более поздней постройке XVIII века археологи обнаружили две белокаменные палаты с кирпичными сводами из большемерного кирпича и со столпами. Они находятся на территории старого здания Московского университета.
Опричнина просуществовала до смерти Грозного в 1584 году, хотя самое слово приказом царя было выведено из употребления и заменено определением «дворовый». Вместо «города и воеводы опричные и земские». При Грозном стали говорить «города и воеводы дворовые и земские». А в районе Воздвиженки-Арбата распоряжался не только чужой, но и своей собственной, «государевой» землей, как в Старом Ваганькове.
Ваганьково, в части нынешнего Пашкова дома, или, точнее, Российской государственной библиотеки, называет «духовная» — завещание великой княгини Софьи Витовтовны, невестки Дмитрия Донского. В духовной так и говорилось после перечисления сел, казны, рухляди и двора в Кремле: «А за городом дала есмь ему Елизаровский двор и со всем что к нему потягло». Речь шла о любимом младшем внуке великой княгини Юрии Меньшом Дмитровском, о котором летописец отмечал, что «татары самого имени его трепетаху». Это он вместе с братом Андреем одержал в 1468 году полную победу над казанским ханом, а спустя четыре года не дал другому хану — Ахмету перейти через Оку у Алексина. К бабкиному наследству прибавилась по завещанию отца треть Москвы, города Можайск, Серпухов и Хотунь, что делало его положение в Московском княжестве значительным.
Но умер Юрий Васильевич совсем молодым, женат не был, и Елизаров двор, уже успевший потерять былое название, отказал великому князю: «А что мое место Ваганково да и двор на Ваганкове месте, чем мя благословила баба моя, великая княгиня, а то место и двор господину моему, великому князю, опричь того места, что есмь того же Ваганкова дал Великому Николе в дом на Пешнош». Николо-Пешношский монастырь был своего рода придворным для великого дмитровского князя.
Иван III почти на тридцать лет переживет младшего брата. При нем в Ваганькове уже будет числиться Государев двор, обозначавшийся для большей точности местоположения — «на Козьей бороде» — броде, по предположению некоторых историков. Былой Елизаров двор занимал точно место нынешнего Пашкова дома, село Ваганьково — участок новых зданий Российской государственной библиотеки. Стоит вспомнить, что был первоначальный владелец этой земли — Елизар Васильевич крещеным татарином, сыном перешедшего на службу к московскому князю царевича Евангула, человеком для сына Софьи, великого московского князя Василия II Темного, тем более ценным, что верно «держал руку» его против заклятого врага московского правителя — Дмитрия Шемяки.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.