Боярская честь - [42]

Я подошёл к Тучкову.

— У тебя потери большие?

— Не без этого; есть убитые — двое. Слава Богу, без раненых обошлось — так, царапины.

— А у меня все целы.

— Иди ты! — удивился Тучков. — Надо же, в такой сече были — и все целы. Повезло тебе, земляк.

— Повезло! — согласился я, а сам подумал, что повезло потому, что натаскивал я их яро, — только ещё сильнее надо было. Конечно, в бою без потерь не бывает, как ты людей не готовь — удар вражеский был неожиданным, силой они превосходят — да мало ли как может сложиться бой? Предугадать исход его — дело неблагодарное.

— Никита, зря ты своим мушкеты не приобрёл — помнишь, в самом начале боя как они нам помогли?

— У тебя пять холопов, а у меня два десятка. Посчитай, сколько денег надо. Наши отцы и деды без этих дьявольских пищалей воевали, и мы, даст Бог, повоюем. А вот пистолет, пожалуй, куплю. Кабы не ты с пистолем, несладко бы мне пришлось.

Никита ускакал на поле боя — посмотреть, нашли ли его павших да всё ли оружие собрали. Известное дело — за холопами не присмотришь, сделают спустя рукава.

Вскоре дружинники пригнали лошадей. Запряжены они были в сани и повозки, так как саней на всех не хватало. Раненых решили отправить на подводах — снег на дороге утоптан, и до Пскова недалеко.

Убитых грузили на сани.

Когда скорбный обоз ушёл, сопровождаемый прощальным взглядом ратников, бояре решили на ночёвку остаться здесь — до сумерек было недалеко, а поутру выслать дозор. После внезапной встречи с врагом все побаивались повторного нападения, и караулы выставили усиленные.

Утром Плещеев собрал всех бояр.

— Мыслю так — надо дозор малый, пластунов послать, поглядеть, разузнать — что да как, где враги и сколько их. Нас меньше осталось — не приведи Господь, окружат да нападут. Кто хочет сам отважиться?

Бояре молчали. Тогда я сделал шаг вперёд.

— Я разведаю. У меня пять ратников — в самый раз для такого дела.

— Вот и славно. Геройство проявлять не надобно: найдите лагерь их, поглядите — и назад. Коли головы бесславно сложите — в том пользы никакой. Осторожнее надо. Ну, с Богом!

Бояре разошлись, пряча глаза. В разведке погибнуть немудрено — основные силы далеко, помочь некому. Но не зря говорят «На миру и смерть красна». Одно дело — погибнуть в сече, явив геройство, при куче свидетелей, которые потом на пирах будут рассказывать о славных подвигах боярина или его дружины. И совсем другое — уйти в поход малый небольшой дружиной и погибнуть. Неясно тогда пославшим, почему дозор не вернулся — в плен взяли или погибли в бою, а может, в болоте утопли и следов от них не осталось. Потому и желающих идти в дозор не было. Риска много, славы не добудешь.

Я вернулся к своим, объяснил задачу. Сразу предупредил Федьку-занозу.

— Если на большие силы нарвёмся и бой придётся принять, ты сразу уходишь в наш лагерь. Запрещаю тебе принимать с нами бой. Твоё дело — передать боярам: где враг, сколько его, в каком месте. Понял ли?

— Как не понять!

— Тогда поехали. Мушкеты у всех заряжены?

— У всех.

— Держите глаза открытыми, не болтайте. Едем тихо, как я вас учил.

— Не подведём, боярин.

После произошедшей сечи, когда мои холопы увидели меня в бою да узрели, на что способен в умелых руках мушкет, их отношение ко мне переменилось. Нет, они не стали более исполнительными или предупредительными. Просто если раньше они выполняли распоряжения боярина, как следовало их исполнять холопу, то теперь в их глазах я читал уважение. Они видели, что я не отсиживаюсь за их спинами, а уж то, что я бился обеими руками, просто привело их в восторг. Я сам слышал, как один из моих ратников говорил воину Никиты Тучкова.

— Видал, как наш боярин воевал? Што-то я не видел больше никого из бояр, кто двумя саблями без щита врагов рубит. То-то, знай наших. Во всём войске только наш боярин обоерукий.

Им, простым людям, живущим от меча, было важно знать, что их боярин не трус, что он также рубится в сече и так же, как и они, может быть ранен или убит.

Мы выехали на лесную дорогу, откуда вчера нам навстречу вырвались литвины. Снег был утоптан, за ночь подмёрз, и ехать было легко. Единственное, что мне не нравилось — он похрустывал под копытами. Через каждые двести-триста метров я поднимал руку, и все останавливались. Я и мои холопы вслушивались — не раздастся ли впереди грозный топот множества копыт.

Через версту дорога делала поворот, и мы остановились перед ним.

Оп-па! Далеко впереди, за поворотом, хрустел наст — по дороге явно ехало несколько верховых.

— Все уходим в лес — лошадей отвести подальше, чтобы с дороги видно не было.

Я первым свернул с дороги, остальные направили лошадей по моему следу. Мы заехали в лес, привязали коней к деревьям.

Вышли на опушку.

— Приготовьте мушкеты, — сказал я. — По моей команде стреляйте, но не попадите в первого, он — мой.

Я решил, что если конников немного — мы перебьём всех, кроме одного, нужного мне в качестве «языка», способного рассказать, где расположились войска неприятеля.

Из-за поворота, осторожно оглядываясь, медленно выехали четыре всадника. Наверняка такой же дозор, как и наш. Эх, литвины, вслушиваться надо, а не только на глаза надеяться. А у них на головах шлемы, под ними — войлочные подшлемники. В них же с пяти шагов ничего не услышишь.