Бой не вечен. Гарантирую жизнь - [54]

– Она ушла на хутор, – сказала суровая Степанида. – Будет ждать тебя с Лизкой к девяти часам вечера.

– Зачем? – не понял Егор.

– Кресить ее будут. Я тоже приду.

– Могу подвезти. Какой хутор имеется в виду?

– Дедилец.

Крутов кивнул. Хутор Дедилец стоял в самой чаще леса, между деревнями Дубрава и Старь, и проехать к нему можно было только по древней гати через Глотово болото. Оставалось непонятным, почему баба Евдокия для обряда очищения выбрала именно этот глухой угол.

Впрочем, это вскоре выяснилось.

Торжественных проводов молодых не было. Баба Аксинья обрядила Елизавету в старинное русское платье с рюшами и кокошником, дед Осип осенил ее крестом, и Егор посадил жену в машину.

Подъезжая к хутору с Лизой, не проявившей особого интереса к поездке, он увидел волка, перебежавшего дорогу, и остановился. Вскоре впереди шевельнулись кусты лещины, к машине вышел Георгий, одетый все в тот же холщовый костюм, что был на нем утром. Поздоровался с Лизой, залез в кабину.

– У гати остановишь, дальше пойдем пешком.

– По-моему, там вполне можно проехать.

– Вокруг хутора раскинут обережный круг, не стоит вызывать его реакцию. Лес технику не любит.

– А что будет?

– Накат будет, – проворчал Георгий. – Если не испытывал его на себе, то и не надо.

– Психический удар, что ли?

– Типа того. На человека, пересекающего круг на машине, не говоря уже о тех, кто является с недобрыми помыслами, падает заклятие, деформирующее все его эфирно-ментальные оболочки. Заклятие качественно ориентировано на страх, болезнь, а то и на смерть, в зависимости от объема злобы.

Крутов остановил машину перед широкой – метра в четыре – гатью, по легендам, проложенной еще триста лет назад и оберегаемой болотницами. Гать действительно выглядела почти новой, бревна и доски лишь потемнели да слегка истерлись под ногами проходивших здесь людей. В детстве Крутов не однажды бывал на хуторе Дедилец и гатью хаживал, но воспоминаний об этом не сохранилось. В болотниц он не верил ни тогда, ни теперь.

Почти не разговаривая, они пересекли болото, прошагали еще около километра в сгущающихся сумерках и вышли к хутору, состоявшему всего из трех домов. По рассказу Осипа жили здесь только старики и старухи общим количеством в пять душ, возраст которых подходил к ста годам, однако деревянные избы с высокими теремными крышами, покрытыми дранкой, казались недавно построенными, ухоженными, будто время обходило это место стороной.

На опушке леса за хатами горел костер, и Крутов с удивлением увидел стоявших группкой людей, в основном женщин. Их было десятка полтора, молодых, постарше и совсем старых, но ни на одном лице Егор не заметил ни уныния, ни скорби, ни грусти. Лица женщин были веселы и будто светились в сумерках, озаренные всполохами костра. Они разговаривали, смеялись, что-то напевали, словно пришли на спевку, а не на обряд кресения, и Крутов невольно оглянулся на приотставшего Георгия.

– Они… поют?

– Кресение – это очищение огнем и духовным пением, – ответил тот, понимая чувства приятеля.

– Но они… смеются!

– А почему они должны плакать? Кто-то верно заметил: печаль есть форма зла. Они пришли очистить душу Лизы от печати Сатаны, вдохнуть в нее жизнь и уверены, что справятся с этим.

Крутов взял жену под руку и подвел к костру. Смех в кружке женщин стих, все повернулись в их сторону. Потом вперед вышла баба Евдокия в старинном русском наряде, взяла Елизавету за руку и повела за собой, жестом приказывая Егору оставаться на месте. Крутов шагнул было за ней, но почувствовал на плече руку Георгия, остановился.

– Не мешай им, – сказал Георгий. – Кресение – это использование энергии богини Рады, то есть «чисто женской» энергии. Мужики в этом процессе лишние.

Девушки подбежали к костру, разобрали горящие ветки и начали поджигать заранее заготовленное круговым валиком сено. Вскоре образовалось огненное кольцо с костром в центре, вокруг которого выстроились женщины постарше. Баба Евдокия что-то спросила у Лизы, проверила, висит ли у нее на шее оберег Марии, и повела ее вокруг костра, обмахивая со спины руками, как крыльями. Потом все женщины взялись за руки, в том числе и Лиза, и запели какую-то народную песню, не веселую и не печальную – странную. Костер вспыхнул ярче, хотя никто веток в него не подбрасывал. И еще интересную деталь подметил зачарованный действом Крутов: запылавшее сено, образовавшее кольцо вокруг центрального костра, должно было прогореть в первые же секунды, но не сгорало! Будто кто-то поддувал в него снизу горючий газ.

Пение, однако, поначалу не заладилось. Возможно, потому, что женщины давно не пели вместе. Но бабки тут же как-то перестроились, подогнали свои голоса под молодых, распелись, и для Крутова, никогда раньше не участвовавшего в обряде кресения, произошло маленькое чудо. Впервые за все свои сорок лет он услышал, как поют не на два, не на три – а на пятнадцать голосов!

Слова песни были совсем простые, обыденные, неброские: «Вокруг нашего двора каменна гора, железна стена, огненна река, широка и глубока… Мати Богородица, не смотри свысока, укрой и огради-ка…» – но Крутова внезапно продрала дрожь и сердце дало сбой.