Бой - [13]

Филипп Иванович сидел на скамейке. Солнце припекало, с крыш текло, ручьи журчали в канавах. Ветер дул с моря. Хороший, весенний ветер. По небу с криком носилась стая ворон. Солнце грело совсем по-настоящему. Весна началась ночью и теперь была в полном разгаре.

Филипп Иванович думал о вчерашнем соревновании боксеров. Он думал о Борисе Горбове. После боя он не видел Бориса, но знал о несчастье с рукой.

- Жаль мальчика, - сказал Филипп Иванович. Он так подолгу бывал один, что незаметно научился разговаривать сам с собою. - Ах ты, господи боже мой... Очень жаль мальчика. Однако, они крепкие ребята, и они могут хорошо справляться с несчастьями. Опять-таки - молодость. Молодость кое-что значит...

Трубка потухла, и старик завозился со спичками. Ветер мешал раскурить трубку. Когда наконец из обгорелого чубука взвился синий дымок, старик откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. Солнце просвечивало сквозь веки. Вороны с криком носились над деревьями.

Старику было хорошо сидеть на солнце. Очень хотелось поговорить с кем-нибудь.

В восемь часов пришел Петр Петрович. Филипп Иванович рассказал Петру Петровичу, что он думал о бое. Он еще раз переживал все волнения вчерашнего вечера. Он комментировал каждый удар Бориса. Петр Петрович слушал молча.

В конце своей длинной речи старый сторож сказал:

- И все-таки Борис - хороший боец. Он - настоящий боец. Помяните мое слово, Петр Петрович, Борис рано или поздно поколотит Титова. Жаль, что вчера Титов его так избил. Ах ты, господи боже мой, конечно, жаль! Однако они крепкие ребята, Петр Петрович. Опять-таки - молодость. Молодость кое-что значит...

- Вы правы, - сказал Петр Петрович. - Вы правы, Филипп Иванович. Конечно. Но я боюсь, у него плохо с левой рукой. Он может раскиснуть. Поражение в таком бою - нелегкая вещь. Я пойду к нему. Я пойду и поведу его к врачу. Пусть врач посмотрит его руку.

Петр Петрович ушел. Старый сторож остался один.

Борис сидел на стуле посреди комнаты.

Одной, здоровой, рукой он старался завязать шнурки на ботинках.

- Не спал? - сказал Петр Петрович сердито и сразу улыбнулся. Ничего. Вчера ты бился хорошо. Отлично бился. Мы еще победим этого чемпиона. Мы его победим, Борис. Ничего.

Петр Петрович повел Бориса к врачу. По дороге Петр Петрович не разговаривал. Он мурлыкал кавалерийские сигналы: "Рысью размашистой, но не раскидистой, чтоб не расходовать силы коней..."

"Старик действительно доволен мной!" - подумал Борис и повеселел.

Но врач огорчил обоих. Врач сказал, что сломана кисть, одна маленькая кость возле указательного пальца, и перелом серьезный. Лечение займет не меньше двух месяцев.

Вышли от врача молча и молча дошли до остановки трамвая.

- Врет он, - сказал Петр Петрович. - Врет он все.

Но Борис знал, что врач не ошибся. Борис молчал.

- Приходи на стадион, - сказал Петр Петрович. - Я зайду в Комитет и тоже приеду туда.

Он пошел прочь. Он шагал быстро. Он глубоко засунул руки в карманы куртки, и спина его сутулилась.

Борис прошел в распахнутые ворота и медленно брел по аллее. Филипп Иванович встал со своей скамейки. Левая рука Бориса была забинтована. Когда он подошел, Филипп Иванович увидел страшный кровоподтек вокруг его правого глаза. Лицо Бориса осунулось за ночь.

- Здравствуйте, товарищ Горбов, - тихо сказал старик и встал.

- Здравствуйте, - сказал Борис.

Голос у него был какой-то деревянный. Он сел на скамейку. Филипп Иванович тоже сел. Они долго молчали. Филипп Иванович пыхтел своей трубочкой.

- Вот я проиграл, - сказал Борис безжизненным голосом.

Старик проворчал что-то непонятное.

- Плохо, Филипп Иванович, - сказал Борис.

- Ах ты, господи боже мой! - сказал старик. - Простите меня, пожалуйста, товарищ Горбов, но я несогласен с вами. Проиграть-то вы, может, и проиграли, но совсем неплохо. Вы бились замечательно. Если он и победил вас...

- Он здорово побил меня, - сказал Борис. - И вы знаете, что бы ни говорили о бое, но проигрыш есть проигрыш. Я проиграл, вот и все.

Борис замолчал. Он смотрел прямо перед собой.

Потом он сказал негромко:

- Плохо, Филипп Иванович. Очень плохо.

Филипп Иванович выбил трубку о край скамейки.

- Товарищ Горбов, - сказал он. - Товарищ Горбов, голубчик, не нужно огорчаться. Я очень даже понимаю вас. Господи боже мой, поражение в таком бою - трудная вещь. Это ж не шутка! Но вы можете поверить мне, товарищ Горбов, если я говорю, что вы бились хорошо. Я совсем старый человек, но я могу понимать вас, молодых людей. Я не зря живу здесь, вижу вас, вижу, как вы тренируетесь, и все такое. Уж вы поверьте мне, товарищ Горбов. В боксе-то я кое-что понимаю. Простите, пожалуйста, простите меня, голубчик, и не обижайтесь, если я вмешиваюсь не в свое дело.

- Что вы!.. - сказал Борис. - Что вы, Филипп Иванович! Я нисколько не обижаюсь, но вы неправы...

- Я неправ? - сказал старик. - Что я не вижу, что ли? Ах ты, господи, я же вижу, как вам тяжело, а я привык относиться к вам как к родному. Вы и Андрей вроде как родные для меня. Я же знаю, что вам грустно и тяжело. Как же может быть иначе? Боже мой, я только хотел сказать, что я думаю о вас, чтобы вам стало легче. Однако, может быть, я просто не так все это представляю. Уж вы простите...