Ботинок - [4]
— Беру, — обреченно выдохнула Агния, — куда деться. Сколько я вам должна?
Субботнее солнце шпарило пуще пятничного. С утра пил на балконе горькую поэт-авангардист Соломон Перец. Дамского мастера Мирона Труса вела на поводке с пляжа болонка Хаим. Остальные Трусы поспевали следом. Зеленщик Изя из Одессы привычно лаялся с кубинским конкурентом Раулем. Из ресторана «Гамбринус» взашей выпроваживали посетителя. Того, что накануне выставили из ресторана «Татьяна». Разленившиеся, откормленные береговые чайки хрипло выпрашивали подачки. На чаек осуждающе поглядывали деловитые и вечно голодные воробьи. А скованных наручниками половых каторжан конвоировали в суд.
— Выходили из избы, — неприязненно косился на дюжих конвоиров бывалый кандальник Гриша, — здоровенные жлобы. Порубили все дубы на гробы.
В здании суда было прохладно. Здесь собратьев по несчастью дожидался доставленный из больницы благообразный рэб Иаков. Девяностолетнего рэба развенчали. На поверку он оказался никаким не раввином. А, напротив, польским евреем Яшей, отчаянным безбожником и женолюбом. Яша бедовал в доме для престарелых на Кони-Айленд. Он то и дело бегал оттуда в самоволки.
— С курвами у нас небогато, — признался Яша. — Дряхлые какие-то все. Некрасивые.
— Ботинок здесь? — Зычный бас перекрыл Яшин дискант. — В комнату для свиданий! Вас ждет адвокат Мюллер.
Мюллером оказалась белобрысая девчушка лет двадцати пяти. Секретарю и переводчику по имени Федя шеф гестапо едва доставала до плеча.
— Ты, Ботинок, настоящий сапог, — приветствовал Фиму Федя. — Кто же цепляет шлюх на Ошен-Вью? В Манхэттен езжай, на Сорок Вторую.
— Шлюх? — повторил ошеломленный Фима. — В Манхэттен?
— Ну дык. На Сорок Второй за двадцать баксов снимешь шикарную шмару. Ты мне верь. Я-то знаю.
Агния прекратила щебетать с Мюллер.
— Придержите язык, — прикрикнула она на переводчика-секретаря. — Тоже мне, специалист по половой части. Можно подумать, в Нью-Йорке нет порядочных девушек.
— Есть, — согласился Федя. — Но они обходятся гораздо дороже.
— Значит, так, мистер Ботинок, — приступила к обустройству линии обороны Мюллер. — Есть три пути. Первый — признать себя виновным. Тогда вас немедленно отпустят. Далее…
— Постойте, — оборвал Федин перевод Фима. — В самом деле отпустят? Правда? Ничего больше не надо! Признаю себя виновным.
— Ни в коем случае, — всплеснула руками Мюллер. — Тогда на вас заведут запись. В следующий раз попадетесь — пойдете по сумме статей.
Фима сник. По сумме статей он не хотел.
— Второй путь — объявить себя невиновным. Тогда вас тоже сразу отпустят.
Фима приободрился.
— Знаете, меня это очень устраивает.
Мюллер укоризненно покачала головой.
— Не стыдно вам? Зачем тогда нанимать адвоката? Объявить себя невиновным может всякий дурак. Он потом несколько лет будет обивать пороги судов и топтаться по кабинетам. Обойдется в копеечку, помимо всего. Ваш разговор с переодетой сотрудницей полиции, разумеется, записывался. Я его прослушала. Попробуйте, докажите теперь свою невиновность.
— Да как же?! — загорячился Фима. — Что тут доказывать? Идиоту же ясно, что я ни черта не понял.
— Идиоту, может быть, и ясно. А американскому суду — нет. Ему, наоборот, будет ясно, что вы намеревались вступить в половую связь. За деньги. Еще и поторговались. В общем, есть третий путь. Признать себя виновным частично.
— Как это? — опешил Фима. — Как можно вступить в частичную половую связь?
Мюллер вздохнула.
— Американское правосудие — штука непростая, — поделилась профессиональным знанием она. — Вам надлежит отрицать, что собирались вступить. И признать, что виновны в оскорблении. Вы оскорбили сотрудницу полиции при исполнении.
— В каком смысле? Как это я ее оскорбил?
— Вы ее приняли за проститутку. Тем самым унизили ее женское достоинство. Нанесли моральный ущерб. Но — небольшой.
— Понял, — мало что понял Фима. — И что мне за это будет?
— Да так — сущие пустяки. Отделаетесь общественными работами.
Фима признал себя частично виновным. Две недели он махал метлой в Гарлеме на уборке улиц. Нажил мозоли. Научился без акцента произносить слова «фак» и «шит». И убедился в том, что слухи о гарлемской ксенофобии явно преувеличены.
Яша признал себя виновным. В дом для престарелых его доставили с комфортом на казенной машине. Еще на Яшу завели запись. Запись оказалась по счету одиннадцатой.
Гриша объявил себя невиновным. Об этом он долго потом сожалел. Судебные издержки обошлись Грише в цену доброй полусотни новых, с иголки, гробов.
Прошло время. На Брайтон-Бич мало что изменилось. В Фиминой жизни изменилось многое.
— Мальчик таки кончил на компьютер, — хвасталась соседям Фимина мама. — Он уже получил работу в банке. Теперь подумывает жениться. Представьте себе: на учительше. Конечно, не лучшая партия. Мог бы найти себе врачиху. Или, на худой конец, адвокатшу.
Февральский пятничный вечер на первый взгляд мало чем отличался от четвергового. Третьего дня Нью-Йорк на совесть засыпало снегом. Снегоуборочные машины смели его с проезжих частей на тротуары. Протоптанными в снегу обледенелыми тропами пробирались по тротуарам прохожие. Фима Ботинок спешил на свидание. Агния наконец-то рискнула пригласить его в гости и показать маме. Мама запаслась валидолом заранее.
