Ботфорты капитана Штормштиля - [18]

— Говори дальше! — сказал Ерго.

— Чего дальше говорить? Давай будем пить за здоровье Борисова. Капитан — везде капитан. Можно русский пароход водить, можно турецкий, можно английский. Правила морские одинаковые, и машины на судах тоже одинаковые. Его отец удрал же в двадцать первом году, и ничего. Наверное, неплохо живет там, не жалуется, как думаете, а? — Серапион захихикал.

Красильщику нравилось, что все внимательно слушают его умные речи, и что в кофейне необычно тихо, даже слышно, как за занавеской гремит чашками старая Марго. Надо быть очень умным и уважаемым человеком, чтобы заставить всю кофейню молчать и слушать. Серапион надулся от важности. Он даже не заметил, как, отодвинув бутылку с вином, поднялся из за своего столика боцман Ерго.

— Да, капитан — это есть капитан, — продолжал рассуждать красильщик. — Он всегда наверху будет стоять, на мостике. Хо-хо-хо!.. Только вот жаль — жена у него красивая осталась. Ва! Зачем ждет? Кого ждет? Сколько можно ждать? Что, других капитанов мало, да?..

Договорить Серапион не успел. Ерго схватил его за волосы и сунул носом в чашку с недопитым кофе. Чашка была совсем маленькая, из тонкого белого фарфора. В ней поместился лишь кончик длинного серапионовского носа. Боцман, не останавливаясь, тыкал его лицом в стол до тех пор, пока чашка не раскололась пополам.

— Чашка за мой счет, — сказал лысый толстяк, разливавший за стойкой кофе из медных турок[11] с длинными ручками. — Не беспокойся, Ерго, делай свое дело.

Серапион визжал, словно его вместо турки посадили на жаровню с песком.

— Молодец, Ерго! — смеялись завсегдатаи кофейни. — Сенда молодец![12]

Когда чашка была расколота на мелкие кусочки, Ерго выволок Серапиона из-за столика и дал ему пинка.

— Хороший пендель, — одобрил лысый толстяк за стойкой и разлил по чашечкам свежую порцию кофе.

— Шакал! — сказал Ерго, вытирая руки о штанины. — Эта женщина воевала, пока он сидел в своей вонючей красильне на Турецком базаре. Она военный корреспондент была! — он поднял над головой палец. — Знаете, что такое — военный корреспондент? Это все время должен быть там, где огонь, где опасность. Понятно?

Посетители кофейни согласно закивали головами. Это были моряки, портовые грузчики и ловцы тунца, они хорошо знали, что такое опасность.

…Серапион вернулся в кофейню через полчаса. Он привел с собой милиционера. Красильщик ругался так, что милиционер только покрякивал.

— Ты посмотри, что он мне сделал! — кричал Серапион, показывая на свой нос. Нос и вправду выглядел неважно. — Составлял протокол! Свидетели — вся кофейня!

— Тише, гражданин Изиашвили, тише! Сейчас разберемся, — милиционер вынул из планшетки блокнот.

Но красильщик продолжал бушевать.

— Почему тише?! Что разбираться?! У него отец бандит был и джибгир,[13] весь город знает про это! Он тоже такой же. Куда милиция смотрит, ва, куда смотрит, ну?

— Заткнись, Серапион! — разозлился милиционер. — За джибгира ответить можешь. О человеке в газете такие слова написали, а ты — джибгир говоришь. Молчи лучше, морча-гатавда!..[14] Кто видел, как его Ерго бил? Свидетели есть? — он строго посмотрел на сидящих за столиками.

Все молчали.

И тогда, раздвинув занавеску, вышла старуха Марго. Та самая Марго, что мыла в кофейне чашки. Она вытерла темные морщинистые руки о цветастый фартук и так сказала милиционеру.

— Ты меня знаешь давно. И не важно, что у тебя теперь такие блестящие пуговицы и наган на заду. Я помню, ты был хулиганистым пацаном, и я поймала тебя однажды в своем саду и как следует надрала тебе уши, — она погрозила ему пальцем. — Нечего прикидываться, будто ты узнал об этом первый раз в жизни. С того дня, когда ты сбивал груши в моем саду, прошло всего каких-нибудь пятнадцать лет… А вот теперь слушай, что я тебе скажу об этом человеке, — старуха Марго кивнула седой растрепанной головой в сторону Серапиона. — Он плюнул в лицо всем уважаемым гостям нашей кофейни. Скажи, по закону можно плевать хорошим людям в лицо? Скажи, ты должен знать, раз ты милиционер.

— Как можно! Что ты говоришь, тетя Марго? — милиционер изумленно пожал плечами. — Это оскорбление действием называется. За это привлекают.

— Тогда привлекай его. Он сделал нам оскорбление. Клянусь моим единственным сыном, который тоже был на войне, но ко мне назад не вернулся. Там остался. И теперь я мою чашки, а что делать?.. — она медленно обвела кофейню запавшими глазами и, повернувшись, ушла за свою занавеску.

— Эи, красильщик! — крикнул Серапиону лысый толстяк. — Ищи себе другую кофейню. В этой я тебе кофе больше не подаю. Хочешь — пиши в жалобную книгу, пожалуйста, карандаш дам. Хочешь, еще два милиционера приведи — все равно обслуживать тебя не буду…

Ни очерк в газете о боцмане Ерго, ни события в кофейне на Трапезундской улице, ни рассказ Кло не могли отвлечь Тошку от полученного им письма.

Откуда оно появилось? Кто мог узнать о капитане Штормштиле, если его выдумал сам Тошка и к тому же ни разу не произнес вслух этого имени!

Может, видели, как он писал в подвале письмо, а потом опускал его в щель? Допустим. Но попробуй вытащить конверт из стены. Ведь для этого ее придется разломать.