Ботаник - [5]

Отдельно стоял мужчина примерно моих лет – седой, жилистый, с белой расчесанной надвое бородой. Он был одет в свободную синюю рубаху и свободные же синие штаны – похоже что шелковые. На ногах, в отличие от обутых в высокие остроносые сапоги вооруженных парней – что-то вроде мягких кожаных туфлей. Он переминался с ноги на ногу, и было видно, как морщатся сгибаясь его туфли, облегая ногу как вторая кожа. Мокасины, ага.

Старик что-то сказал, обращаясь к старшему, тот кивнул, и меня подняли с пола. Уже будучи в воздухе я обратил внимание на того, кто меня поднял – это был огромный толстогубый мужчина с каким-то детским, даже идиотским выражением лица. Голова его коротко пострижена – грубо, клочками, а изо рта пахло сырой тухлятиной, как из пасти собаки или кота. И вот еще что – я заметил на его шее украшение, что-то вроде медного ошейника. Этот самый ошейник был начищен до блеска, но предательская зелень там, где он касался кожи, не давала оснований думать, что ошейник сделан из золота. Хотя и блестела эта штука как золотая.

Длинный коридор, местами настолько темный, что мне было непонятно – как этот великан находит в темноте дорогу. Потом через солнечную террасу, с которой открывался вид на сад – с прудом, аккуратно постриженными кустами, высокими пирамидальными деревьями, сразу наведшими на мысль о Сочи, или о ботаническом саде. Тропические деревья, это было видно сразу. А парк красивый, тут двух мнений быть не может. Похож одновременно и на английский парк с его древним газоном, и на какой-то тропический райский уголок, в котором произрастает то, что никогда не будет расти в холодной, туманной Англии.

Чирикали птички, светило жаркое солнце, я покачивался над землей, уже перестав удивляться тому, что со мной происходит. Ощущение было – я во сне. А зачем сопротивляться сну? Проснешься, и все станет как прежде. Только вот куда девать из головы воспоминания о моем последнем бое? Где я однозначно умер? Неужели он мне приснился? Тогда кто эти люди?

От интенсивной мозговой деятельности меня снова затошнило, сознание помутилось и я наконец-то отключился.

Следующий раз я проснулся в маленькой, очень маленькой комнате, потолок которой виднелся надо мной всего в полутора метрах. Этот потолок был разукрашен звездами и солнечными дисками, от которых отходили золотистые лучи, и мне понадобилось минут пять, чтобы понять – никакая это не комната, а я лежу под самым что ни на есть настоящим балдахином на широченной кровати, на которой могут уместиться человек пять, и еще останется место. Настоящий сексодром, мечта свингеров!

А еще обнаружил, что раздет догола, то есть – практически до нитки, и когда слева от меня что-то упало и хриплый голос пробурчал слова, которые я почти узнал, лихорадочно натянул на себя то, чем накрывался (что-то вроде расшитого покрывала) до самого подбородка. Глупо, конечно, я в свои семьдесят лет уже давно не стеснялся показать кому-либо стареющую плоть. Если это нужно для дела. Какого дела? Да всякого! Постельного, например.

Повернув голову, увидел человека в свободных, широченных, ниспадающих до пола коричневых штанах и в такой же коричневой рубахе, свободной и не стесняющей движений, в плетеных сандалиях на босых, с вздутыми венами ступнях. Черные жесткие волосы человека были собраны в длинный хвост на затылке, и в кончики волос искусно вплетены белые и желтые фигурки – кони, люди, звездочки. Как они держались на волосах – не знаю, наверное, там были какие-то застежки.

Человек повернулся ко мне лицом, и я вдруг непроизвольно то ли хмыкнул, то ли ойкнул, то ли все сразу и вместе. Это была женщина. Морщинистая, со смуглой, красноватой кожей лица, она сразу же наводила на мысль об индейцах, которых добрые англосаксы нормально загнали в резервации, где индейцы могут свободно деградировать, упиваться дешевым виски, паразитируя на халявных казино и на глупых туристах, приехавших за индейской романтикой. Только вот эта мадам совсем не была похожа на деградировавшую индианку, наоборот – в ее черных, жгучих как угли глаза сверкал ум, а еще – хитрость, жестокость и ярость – тогда, когда это понадобится. Откуда я это знал? Знал, да и все тут. И сразу же всплыло имя: Жара. А еще – Скарла.

Жара подошла ко мне, и вдруг бесцеремонно отбросила с меня парчовое покрывало. Я и ойкнуть не успел! Сдернула, и начала ощупывать, что-то приговаривая себе под нос и время от времени матерясь – и опять, откуда-то я знал, что она исторгает из себя отборные ругательства, которые у нас назвали бы матом. Она осматривала меня так внимательно, так пристально, как наверное только прозектор рассматривает интересный, представленный ему для исследования труп. Или как влюбленная, которая в первый раз видит своего парня голым, и внимательно разглядывает, щупает его тело, наслаждаясь процессом, желая как следует рассмотреть перед тем будущим, которого ей не избежать.

Закончив осмотр, женщина довольно хмыкнула, ухмыльнулась и звонко хлопнула меня по голому бедру. И только тогда я увидел на ее шее такой же ошейник, как на великане, тащившем меня на руках. Нет, все-таки не такой. Тот был желтым, медным, этот – белый с чернью, да еще и украшенный причудливой резьбой.