Боснийский палач - [30]

Отец больше никогда не вспоминал про цирк, а я со временем и вовсе забыл про него.

23

Зайфрид маялся с помощниками, как с непосредственными, помогавшими ему при повешении, так и с плотниками, отвечавшими за строительство виселицы. В основном это были бестолочи, которые так злили его, что он их увольнял одного за другим. Он редко оставался довольным, а на его благодарность вряд ли кто мог рассчитывать. А если к этому еще добавить постоянные неурядицы с оплатой, то становится ясно, почему ему так трудно было угодить. Он считал, что в таком важном деле помощники должны быть идеальными, во всех мелочах. Обязаны стремиться к совершенству, как если бы они мастерили, скажем, мебель. Почему строительство виселицы должно быть менее важным делом, чем сколачивание кухонного стола или буфета?! Напротив, оно куда как важнее, потому что касается государства и его авторитета. Шламперай, все это шламперай и саботаж! Разве никто из выученных местных или из старых мастеров не умеет работать так, как Господь велел?! И этот Алия, которого ему рекомендовали как отличного плотника. Он якобы много лет считается лучшим в Бихаче мастером плотницкого дела.

— Знаешь ли ты, Алия, кто я таков?

— Знаю, а то как не знать, говорят, ты — душегуб.

— Знаешь ли, зачем ты мне нужен?

— А то не знаю! Что зря спрашиваешь?

— Хочу убедиться, что ты умеешь ставить виселицы. Мои виселицы.

— Все виселицы одинаковые, нет тут разницы между твоими и другими.

— Ты их уже ставил, не так ли?

— Ставил, а то. Чего тут удивительного, у нас и до тебя вешали.

— Как ты их ставил? — спрашивает Зайфрид.

— Ну, два столба в землю вкапывал, поперек балку крепкую приколачивал, вот тебе и виселица.

— Плотничать умеешь, Алия?

— А то нет. Мое ремесло.

— Слушай, мне нужен хороший плотник, а не умный, зачем мне умный? Такой, чтобы мог виселицу соорудить так, как я ему скажу, понимаешь?

— А то нет, как не понять. Это тебе не книжку у ходжи читать. Как скажешь, тебе видней. Ведь ты же вешаешь, не я.

— Вешаю, такая у меня профессия, по императорско-королевскому повелению.

— Вах, хорошо. Так какую виселицу желаешь?

— Снизу помост, не очень высокий, как пол. Понимаешь?

— А зачем тебе помост, он ведь не танцы танцевать будет?

— Станцует, коротенько, не дольше комариного писка.

— Народ глядеть придет?

— Нет. А что за дело тебе до этого?

— Так ты ведь про помост говорил.

— В центре помоста отверстие, снизу крышка.

— Как откроешь, так и готов?

— Именно так. Потом толстую рейку, как балка, не меньше двух дюймов.

— Не понимаю.

— Поймешь.

— А за что веревку цеплять будешь?

— Ни за что. Перебросим ее через эту самую балку. Поэтому она должна быть широкой, чтобы жертва к ней спиной прижалась и не дергалась.

— Подумать только! Я такого еще не видывал.

— Поэтому и объясняю тебе. Не все виселицы одинаковы, и не все палачи кретины.

— Машалля, машалля!

24

Рассказчик ну просто сгорает от нетерпения вставить хоть несколько строчек с описанием, каким бы бесполезным оно не казалось. Но ведь даже пауза в застолье усиливает наслаждение.

Лето прошло, горы вокруг Сараево теряют свою свежую зелень и одеваются в желтые цвета множества оттенков. Зайфрид сидит на скамейке перед корчмой в Быстрике, перед ним «Сараевский листок», развернутый на полосе местных новостей. Его имя в газете. Черным по белому писано: «На этой неделе к. унд к. военный трибунал назначил в Конице процесс над пятью пособниками. На днях туда отбыл палач Зайфрид со своим братом и двумя помощниками».

До Коница надо добираться через Хаджич и гору, потому что в Боснии и Герцеговине, как нигде в Европе, повсюду разбросаны реки и горы. Куда не пойдешь — нет уверенности, что доберешься. Куда надо? В Кониц, где пьют лучший кофе в стране, а может, и во всей империи. Толкут его в деревянной ступе, деревянным же пестиком, не спеша, можно сказать, зерно за зерном. Воду берут из источника, редко когда ее не используют в течение часа, потому как считают: отстоявшись, она портится. Толченый кофе насыпают в медную джезву и заливают водой, которая только-только начинает кипеть. Потом ставят на плиту, чтобы пена поднялась три раза. А чтобы гуща осела, добавляют несколько капель холодной воды. Такой кофе и больному пить можно, настоящее лекарство.

Зайфрид быстро привык к местному кофе, но заметил, что в каждом месте его варят по-своему. Он хорошо овладел местным говором, но все равно никак не мог понять, почему они кофе «пекут», а хлеб «варят». Попробовав кофе в Конице, он узнал, что такое настоящий кофе. Поэтому, несмотря тяжкую дорогу и сопровождающие ее опасности, он с удовольствием ездил на юг, по меньшей мере два раза в месяц, обязательно сворачивая на берег Неретвы, где была хорошая кафана.

Похожее местечко, такое же красивое, где он часами мог недвижно сидеть, несмотря на непрекращающуюся кабацкую болтовню, когда кажется, что она вот-вот прекратится, ибо ни у кого уже нет сил продолжать разговор, так вот, такое же местечко было в городе Ключ, на берегу еще более прекрасной реки Саны. И еще там курят кальян и пьют чай. Заваренный на горных травах, с сильным запахом, подслащенный медом. Сидят на веранде, смотрят на воду и на далекие горы.