Босиком по 90-м - [55]

– Хорошо при совке было тем, кто солидные должности занимал. Партработникам, кагебешникам, ментам, директорам заводов и фабрик. Им всё в первую очередь: квартиры, машины, мебель. Их отпрыски по всяким странам, так называемого, социалистического лагеря разъезжали: в Польшу, Болгарию, Венгрию, ГДР.

– Не скажите, Валерий, не скажите. Как бы сейчас большевиков не ругали, а они много хорошего сделали для простого советского человека.

– Да? А с чего это вы взяли? Мой дед, например, до революции женился, отстроил дом, завёл хозяйство, но был призван на службу и воевал в первую мировую, а когда вернулся домой, уже шла гражданская война. Он в ней не участвовал, благо призыву не подлежал, поскольку оставался в семье единственным кормильцем. Однажды, после жестокого сражения недалеко от села, он подобрал в поле трёх тяжело раненых красных и под сеном перевёз их к большевикам. Я уверен, – попадись ему белогвардейцы, он бы и их спас….Во время НЭПа дед сильно развернулся: паровая молотилка, крытые железом амбары… А чему удивляться? Семья-то большая – семеро детей; двое из них – молодые и сильные сыновья. Позже, несмотря на то, что он согласился вступить в колхоз и передал туда всё нажитое, его всё равно «раскулачили». Нашли формальный повод: в обозе, где он был старшим, при перевешивании не хватило трёх килограммов кукурузных початков, и ему дали десять лет лагерей с полной конфискацией. А поскольку забирать было нечего – сломали хату. Пока дед был в тюрьме, начался голод 1933 года. Его престарелые родители и двое детей умерли (на могиле прадеда и прабабушки я поставил крест, а вот где похоронены мои дяди – тогда 5-ти и 6-летние дети, мы так и не нашли). Но мир тесен: начальник лагеря в Казахстане оказался одним из тех красных комиссаров, которых в 1919 году и спас мой дед. В общем, из зоны он слал детям домой посылки. В 1937 году по ложному доносу посадили его старшего сына Василия (малограмотного колхозного конюха), который, несмотря на пытки, вину в антисоветской деятельности и вредительстве не признал. Он умер в одном из лагерей под Вяткой. Дядя Вася был сильный и могучий как Ахиллес. Его труп не помещался в небольшой яме, оставшейся от вырванного бурей корневища сосны (свидетеля, оказавшегося с ним, мой отец отыскал только в середине 70-х). Конвойные приказали немощным зекам разрубить топорами безжизненное тело «врага народа» на части и забросать ветками. Через несколько лет Михаил Калинин приговор в отношении деда отменил, и его оправдали. И что же увидел бывший каптенармус царской армии, когда вышел на свободу? Разрушенный дом, землянку, в которой ютилась семья, четыре могильных холмика и пропавшего в лагере сына. В 1942 году в Красноленинский край пришла война. Дедушка, как и многие его односельчане, брошенные на произвол судьбы драпающими властями, оказался на оккупированной территории. И за это поплатился в конце войны – был отправлен на принудительные работы в Ростовскую область, откачивать воду из шахт. Позже разобрались, извинились… И он снова вернулся в родное село. Вскоре с фронта с орденами и медалями возвратились и два других его сына (мой отец и младший дядя). Только вот самый старший – Фёдор – пропал без вести ещё летом сорок первого…

– А что потом?

– Да тоже не сахар. В сталинскую послевоенную пору ввели налог на фруктовые деревья. Утром колхозная комиссия должна была наведаться и к нему. От обиды дед за ночь вырубил сад, которым всё село любовалось. Но и эта несправедливость не сломила его. Прошло несколько лет, и зашелестели листвой молодые деревца. Уже в шестидесятые, председатель колхоза перед приездом комиссии из района всякий раз просил у деда овец русской породы, чтобы загнать в колхозную кошару и выдать за колхозных. А после отъезда проверяющих по-тихому расплачивался за услугу ягнятами. Дед посмеивался в усы и говаривал, что «таким хозяевам только мух и водить». Он умер в возрасте восьмидесяти двух лет от ошибочно поставленного в сельской больнице диагноза. А вот теперь скажите, Виктор Павлович, что хорошего сделали большевики для этого простого русского крестьянина?

– Да, судьба! – протянул Ерёмин. – А как его звали?

– Приволин Иван Андреевич.

– Фамилия-то какая красивая: Приволин!

– Потому что из села Привольного Медвеженского уезда Ставрогорской губернии. Это потом, после смерти Ленина, большевики город в Красноленинск переименовали.

– Так выходит, и вы Приволин?

– Выходит.

– Ну, земля ему пухом! Помянем!

Мы выпили и закусили. Я взял стаканы, принёс ещё по сто пятьдесят водки и одну порцию пельменей, которую разложил в тарелки.

– «Итак, она звалась Татьяной…» – пуская аккуратное облачко дыма, продекламировал Ерёмин. – А вы любите Пушкина?

– Простите, Виктор Павлович, но я хотел бы обсудить нашу главную тему.

– А я, молодой человек, вас к ней и подвожу. Вам надо познакомиться с секретаршей Верёвкина – Татьяной. Вот тут никак не обойтись без незабвенного Александра Сергеевича… Дама она симпатичная, одинокая, но очень уж строгих правил. Никого к себе не подпускает, но я знаю её слабое место – она читает запоем. В основном, женские романы. Книги сейчас не дёшевы, и потому Татьяна Львовна постоянная гостья букинистической лавки, расположенной в двухстах шагах отсюда. Я и сам туда иногда заглядываю.