Босиком по 90-м - [46]

– Сколько вы планируете набрать людей?

– Человек пятьдесят-семьдесят. Остальное – багаж. Только таможню они будут проходить у вас. Я слышал тут очень лояльное отношение к туристам.

– Да, ещё пока «слуги Государевы» не заелись, – усмехнулся я.

– Если вы не против, я бы прямо сейчас подготовил договор. Дискеты у меня с собой. Дело в том, что уже утром мне надо вылетать в Москву.

– Хорошо, – я пожал плечами и отставил в сторону коньяк.

– Я тогда пойду, – поднялся Алик. – Вы и без меня справитесь. А мне ещё кое с кем надо встретиться, – он показал мне глазами на дверь, и мы вышли.

– Завтра из Краснодара братва пришлёт «КАМАЗ» с апельсинами и бананами. Теперь они хотят деньги сразу. Думаю, с ними не стоит торговаться. Брат Самира пока затих, но в любой момент может снова попытаться качать права.

– Послушай, Алик, не нравится мне такое сотрудничество. Закарпатский жаловался, что из-за высоких цен прибыль уменьшилась и много гнилых фруктов. В Якутске порченные бананы и апельсины выбрасывают за гаражным кооперативом. Их уже целая гора. Знаешь, как её окрестили? Красноленинская возвышенность!.. Неплохо бы было, если бы ещё здесь ты внимательнее проверял товар.

– И как ты себе это представляешь, – вскинул руки Алик. – Хочешь, чтобы я каждый ящик перебирал?

– У тебя помощников хватает. А если не можешь их заставить работать, так увольняй. Мне балласт не нужен. И ещё вопрос: не слишком ли большие расходы мы несём из-за помощи этого Шаха? Мало того, что он продаёт нам гниль по цене свежих фруктов, так ещё везём её за пять с половиной тысяч километров, чтобы потом третью часть выбросить!

– Ладно, разберусь, – он махнул рукой, надел куртку и вышел. А я вернулся к гостю.

Владимир торговался со мной по каждой позиции, доказывал, что у нас слишком высокие расценки, а я отстаивал свою точку зрения. Мы выпили литра два кофе, и я выкурил полпачки сигарет. Часам к трём утра на договоре с тремя приложениями засинели две печати. От моего предложения обмыть начало нашего сотрудничества он вежливо отказался, сказав, что вообще не пьёт, а в том, что он не курит, я уже успел убедиться. Я вызвал ему такси, мы попрощались, и он уехал.

За окном стояла непроглядная темень. Идти домой не хотелось. В девять утра я должен был быть в аэропорту. Прилетал якутский борт. Слава Господу, что мы приняли на работу Влада, который практически жил в самолётах.

Я решил позвонить Викентию в Якутск. Телефонистка ангельским голоском сообщила, что, к сожалению, где-то повреждение на линии, и часа два-три связи с Якутском не будет.

– А с вами? – спросил я, не надеясь на то, что завяжется разговор.

– А что со мной?

– Как наладить связь с вами?

– Я сменюсь через два часа. Если хотите, мы можем встретиться, – просто ответила девушка. – Только будет уже шесть утра.

– А меня это нисколько не смущает. Где вас ждать?

– На Пушкина. У входа в междугородку.

– Постойте, но как я вас узнаю?

– Думаю, это будет легко, – проронила она и положила трубку.

Я вновь заварил кофе, плеснул в него коньяку и включил телевизор. Шёл какой-то ковбойский фильм. Во время перестрелок и погонь периодически возникала вездесущая тётя Ася, надоедливо предлагавшая соседям стиральный порошок «Комет» и отбеливатель «Ас». Мобильными телефонами мы с Аликом не разжились, а вот пейджеры купили не только себе, но и сотрудникам. Боясь проспать свидание, я выставил электронный будильник на половину шестого. Однако до самого утра так и не заснул. После вестерна передавали старый концерт для защитников Белого дома. Пели «Машина времени», «Круиз», «Алиса», «Коррозия Металла», «Монгол Шуудан» и «Черный обелиск». Казалось, что это было ещё вчера, а уже прошло четыре года.

Летом 1991 я ещё работал учителем английского языка в школе-гимназии. И помню, как 20-го августа директриса срочно вызвала всех учителей на работу, включая тех, кто находился в отпуске. Нас собрали в учительской, и она вместе с военруком, бывшим ещё и секретарём парторганизации, выступила с пламенной речью в поддержку ГКЧП. Мои коллеги молчали. Я поднялся и сказал, обращаясь к присутствующим, что наш директор, судя по всему, не понимает очевидного факта: призывая нас к одобрению конституционного переворота, тем самым она совершает государственное преступление. У нас есть два выхода: либо сейчас же уйти, либо стать невольными пособниками незаконных деяний руководства школы. Странно, но мои слова возымели действие. Учителя, не обращая внимания на начальство, молча покинули кабинет. Некоторые тайком жали мне руку. К тому времени, я уже вёл в городе частные курсы английского языка и потому не боялся увольнения. А всего через три дня директриса опять созвала педсовет и вновь обратилась к нам, правда, теперь с призывом в защиту Горбачёва, свободы и Конституции. Так что, по моему глубокому убеждению, к распространённому вопросу, где вы были 19 августа 1991 года, следует добавлять и второй: а что вы делали в те дни?.. А меня наша школьная начальница всё же вынудила уволиться. Но я об этом ничуть не жалею.

Между тем, если положить руку на сердце, некоторые моменты своей преподавательской карьеры я вспоминаю с теплом, другие с юмором, а третьи с лёгким чувствам стыда, но не столько за себя, сколько за то, что невольно оказывался свидетелем весьма пикантных сцен. Например, была у нас в школе красавица-учительница тридцати пяти лет по прозвищу Софи Лорен. Наш физрук и даже тщедушный химик, терпеливо сносивший издевательскую кличку Колба, пытались завести с ней роман, но всё тщетно. Она любила мужа и…ещё одного любовника. Правда, о втором знал только я. По крайней мере, уже два года она изменяла своему благоверному во время свободных уроков. В перерывах между занятиями физичка, показывая пример ученикам, дожидалась зелёного сигнала светофора и только потом переходила улицу по «зебре». Причём, ей было неважно, ехали по дороге машины или нет. Для всех она была образцом дисциплинированности. Дальше её путь лежал в расположенную рядом фабрику народных промыслов «Кудесник», а точнее в кабинет № 8, закреплённый за инженером по технике безопасности, который ещё недавно стоял на трассе с полосатой палочкой, обирая дальнобойщиков и простых автолюбителей. Но в один августовский вечер капитан ГАИ попался на взятке и был с позором изгнан из органов. Естественно, учительницу интересовали физические качества любовника, а не моральные. Во всяком случае, им едва хватало сорока пяти минут. Справедливости ради замечу, что и сам инженер был красавцем. В таких всегда влюбляются женщины. Высокий, с правильными чертами лица и густой шевелюрой. Своей внешностью он гордился. А иначе, зачем было держать под стеклом рабочего стола собственную фотографию, где он в задумчивости подносит к уху телефонную трубку? Помню, мама мне рассказывала, что во время немецкой оккупации неподалёку от их дома в Ельне проходили немецкие окопы. И один немец, тоже очень красивый, будучи женатым на известной в Германии балерине, боялся, что осколки от снарядов или мин посекут ему лицо, и прима Берлинского балета его бросит. Чтобы этого не случилось, он вырыл в стене окопа углубление и во время артиллерийского обстрела засовывал туда голову. Но всё равно Господь его не уберёг. Он подорвался на мине.