Босфор и Дарданеллы - [64]
Между тем Англия проявляла неуверенность и беспокойство. «Она уже не могла влиять на французскую политику, — писал Е. А. Адамов, — и если общественное мнение Британии выразит протест на участие в войне, то разразится неслыханный в истории скандал, ибо в этом случае политика Грея оказалась бы чистейшей провокацией Франции»[566]. Россия не была готова к европейской войне. 5 (18) декабря Извольский телеграфировал Сазонову, что на вопрос: «Какие действия предпримет Россия в случае нападения Австрии на Сербию?» — наш ответ был: «Даже в крайне невероятном случае нападения Австрии на Сербию Россия не будет воевать»[567]. Подобный ответ поверг Пуанкаре и всех французских министров в крайнее изумление. «…Развитие событий на международной арене в ноябре-декабре 1912 г., — подытоживал А. С. Аветян, — шло в двух направлениях: с одной стороны, дипломатические переговоры и поиски путей к разрешению возникших в связи с войной проблем, с другой — нагнетание напряженности путем раскручивания маховика военно-мобилизационных мер»[568].
Под давлением Австро-Венгрии и Германии Сербии пришлось уступить в отношении порта на адриатическом побережье. Противостояние Австро-Венгрии и Германии, с одной стороны, и Россини и Сербии — с другой, заставило великие державы рассмотреть вопросы, связанные с мирным урегулированием, на конференции послов великих держав. По просьбе Сазонова Грей взял на себя инициативу созыва такой конференции.
16 (29) декабря 1912 г. в Лондоне начались мирные переговоры между балканскими союзниками и Турцией, а на следующий день открылась Лондонская конференция послов под председательством Грея. Конференция проходила в атмосфере глубоких противоречий между великими державами. Весьма выразительную картину этих противоречий дала газета «Правда»: «Трудно было столковаться представителю Англии, которая ревниво охраняла свое монопольное влияние в южной Азии, с представителем Германии, которая протягивает к границам англо-азиатских владений могучие щупальца в виде багдадской железной дороги. Нелегко было сговориться и России с Австро-Венгрией, ибо их аппетиты разгорались вокруг одного и того же балканского пирога»[569]. Германия заявила, что будет ориентироваться на политику Австро-Венгрии и Италии и будет защищать свои интересы, если подвергнется нападению с третьей стороны. Она останется верна своему союзу и готова поднять оружие за сохранение своего значения в Европе. Этим заявлением Берлин рассчитывал запугать Россию и Францию. При этом Тройственный союз не направлял свои угрозы против Англии, желая тем самым оторвать ее от Тройственного согласия.
Лондон, правильно оценив дипломатический ход Германии, сделал ей грозное предупреждение. «Если Германии и нам удастся сохранить мир, — заявил Грей германскому послу в Лондоне, — это приведет к самым лучшим результатам; но если это нам не удастся, никто не может сказать, где мы окажемся»[570]. В Германии шансы на успех в европейской войне расценивались тогда пессимистически. В Берлине, по свидетельству российского посла С. Н. Свербеева, «хотели мира во что бы то ни стало, а в то же время принимали меры к усилению армии»[571].
На конференции Россия действовала солидарно с Британией и Францией. Между тем Италия вступила в полемику с Австро-Венгрией из-за Албании. На первом же заседании Лондонской конференции было принято решение о создании автономной и нейтральной Албании под суверенитетом султана и под контролем и коллективной гарантией шести европейских держав.
«Чтобы не оставить в Белграде и тени сомнения относительно истинного положения вещей, — писал российский министр иностранных дел Сазонов в своих мемуарах, — я был вынужден поручить Гартвигу предупредить сербское правительство, что мы не будем воевать с Тройственным союзом из-за сербского порта на Адриатике»[572]. Тем не менее с каждым днем напряжение в Вене нарастало. Начальник Киевского военного округа сообщал начальнику Генерального штаба: «В австрийском Генеральном штабе получены сведения о решении русского правительства послать Черноморский флот в турецкие воды и об оккупации русскими войсками Азиатской Турции»[573].
Российский военный агент в Австрии доносил в Генеральный штаб 21 января (3 февраля) 1913 г., что, по его сведениям, вопрос о Скутари будет решен в пользу Австрии: «Скутари войдет в состав автономной Албании. Это уже третья дипломатическая победа, одержанная Австро-Венгрией на Лондонской конференции»[574]. Россия же хотела передать Скутари Черногории. «Черногория ведь была не чем иным, как ничтожным экспонентом русского феодального империализма, — считал Г. Хальгартен, — частью славянского барьера, который должен был в интересах России преградить Центральным державам путь через Проливы»[575].
31 января военный агент России в Австро-Венгрии сообщил в отдел генерал-квартирмейстера, что Лондонская конференция приступает к рассмотрению кардинального вопроса балканского кризиса — определению границ автономной Албании. Полковник Занкевич предупреждал российское правительство, что на каждую уступку австро-венгерское правительство будет отвечать новыми требованиями; вслед за вопросом о границах Албании будет поднят вопрос о Новопазарском санджаке, об ограничении вооруженных сил Сербии. Военному агенту представлялось, что «политика уступок фатально вовлечет нас в войну с Австро-Венгрией; твердое же отстаивание наших интересов на Балканах обещает нам дипломатическую победу над Габсбургской монархией, но не исключает возможного столкновения, не страшного для нас, но крайне рискованного для нашего врага»
