Бортовой журнал 5 - [35]

Их вытащили из дома, построили, приказали показать паспорта. «Милитар?» – спросил жандарм у бабушки. Та говорила по-немецки, но в тот момент почему-то подумала, что спрашивают, не милиционеры ли они, и так отчаянно замотала головой, что жандарм сразу отдал ей паспорт. Он в нем все равно ничего не мог прочитать, потому что держал его вверх ногами.

Потом жандармы отделили моего отца от остальной группы, отвели его в сторону и сказали, что они сейчас проверят чердак, и если там кто-то есть, то они тут же расстреляют мальчишку. На чердак вела пожарная лестница, и по ней со двора мог забраться кто угодно, так что они со страхом ждали, пока жандармы по ней карабкались. На чердаке, слава богу, никого не оказалось, и отца отпустили.

На улицах часто расстреливали. Все время кто-то лежал на дороге.

Мой отец шестнадцатилетним мальчишкой был единственным добытчиком пропитания. Он откуда-то притащил мешок пшеницы и сорок бутылок томатного сока. Вот этим они и питались. Парили пшеницу и запивали ее соком.

Потом расстрелы потихоньку сошли на нет. Всех жителей в городе учли и переписали. Всех мальчишек гоняли на работы. Этим мальчишкам не повезло. Сначала их заставляли работать немцы, а потом, после освобождения, наши поставили их под ружье в чем кто был и погнали под пули – были под немцами – смывайте кровью. Немцы с ними тоже не церемонились. Чуть что – расстрел на месте. Отцу повезло, его не расстреляли: он что-то сказал конвоиру, и тот с одного удара прикладом выбил ему все передние зубы.

В городе было организовано еврейское гетто. Евреев из него все время увозили, угоняли. Тетка все это видела. Говорили о том, что их всех убили.

Потом в городе появились власовцы. Всюду были полевые кухни. У власовцев всегда можно было попросить котелок каши. Кашевар Павел сажал мою маленькую тетку на своего мерина и катал ее. Это ему очень нравилось, он смеялся, а после угощал ее кашей.

Перед самым уходом немцев из Бреста в 1943 году поползли слухи о том, что всех русских тоже сгонят в одно место и расстреляют.

Вскоре сарафанное радио всех успокоило: против расстрела восстали власовцы. Они пригрозили бунтом, если тронут русские семьи, и все утихло.

Перед отступлением немцы держали оборону в каждом дворе. Они рассредоточились, вырыли окопы.

Они, видимо, полагали, что наши не будут бить по своим.

Говорили, что за штурвалами советских штурмовиков сидели девушки из женской эскадрильи.

Штурмовики бомбили Брест всплошную. Ковровое бомбометание по своим и чужим.

Когда обвалился сарай, где скрывалась моя бабушка с детьми, они провалились в подпол. Крыша накрыла их сверху. Мой отец тогда спасался от бомбежки в силосной яме. Он видел, что сарай загорелся и обвалился.

Мальчишка бросился к сараю. Путь ему преградила колючая проволока – столбы завалились, и она вместе с ними образовала один сплошной завал. От отчаяния он рвал ее голыми руками и не чувствовал боли, а потом он этими же руками раскидал горящие бревна и достал всех из подвала.

Я сидел и все слушал и слушал свою тетку, которая в свои семьдесят угодила на больничную койку по милости одного лихача, а она все рассказывала и рассказывала.

– Я выживу, – говорила мне она, – меня много раз убивали.

* * *

Шведы известные пофигисты, но это только такое мнение. Устоявшееся, как и мнение о распущенности шведских нравов (шведская семья). Все чушь. Секретная служба у них работает нормально. Лучше, чем наша. Они неторопливы, не быстры, но они основательны, терпеливы, трудолюбивы.

И они лучшие друзья Америки и НАТО. НАТО никуда не денется – будет общаться со шведами – Россия недалеко, а шведы за нами всегда следили. Я помню свой приезд в Швецию и разговоры со шведскими разведчиками, которые невзначай, тут же, в семейной обстановке, оказались рядом.

Осторожные разговоры, ненавязчивые вопросы. Шведы вообще не торопятся.

Идеальные разведчики. Всегда в ждущем режиме. И с ними приятно беседовать. Это напоминает шахматную партию. Разминка разума. Ты знаешь, что каждое твое слово оценивается, и стараешься говорить так, чтоб, с одной стороны, не проговориться о чем-то, а с другой – чтоб интерес к беседе не угас. Мне было интересно. И я понял, что надо разговаривать, надо общаться, иначе все превращается в дремучее невежество.

* * *

Первое, что бросается в глаза – мусор. Стоит на неделю съездить в соседнюю Швецию, и на тебе – на родине тебя встречает мусор. Вернее, он с нее и раньше никуда не девался, просто ты от него отвык.

Мне скажут: мусор мировая проблема. Правильно. Человечество пока обвиняет углекислый газ в глобальном потеплении, но метан, получаемый от гниения, обладает куда большим парниковым эффектом.

Правда, гниение – это одна из форм жизни, и на Земле всегда что-то гнило.

Гнило всегда, но человечество способно в несколько раз увеличить скорость процесса.

Мы – цивилизация, порождающая мусор. Горы мусора. И ведем себя мы как колония дрожжей – гадим, пока такая возможность есть.

А потом – все. Колония задыхается, и продукты ее жизнедеятельности потом кто-нибудь выпивает, отдавая должное крепости напитка.

В Швеции это поняли давно. У них в некоторых домах уже стоят специальные емкости – в них сбраживаются пищевые отходы. Результат – отопление и компост. Отопление– в дом, компост– на грядки. Получается еще и метан – его можно тоже пускать в дело. Его можно сжигать на кухне (и тогда получается менее вредный для природы углекислый газ) или сжижать, а потом – на специальную установку: там из метана получают углерод и водород. Далее водород сжигается в специальном двигателе, тот вращает ротор электрогенератора, и на выходе получается свет. Остальной мусор тоже сортируется и утилизируется. На семьдесят процентов. Говорят, что где-то есть и девяносто пять – хотел бы я на это посмотреть.