Бортовой журнал 4 - [28]

* * *

Некоторые интересуются: о чем я все время думаю.

Я думаю о том, как бы в канализационный люк не попасть. Потому что идешь, все время подбираешь слова, а люки не всегда плотно закрыты.

Так что приходится и слова подбирать, и о люках думать.

Так что. слова – люки, слова – люки, слова – люки. Так и живем.

* * *

Мне позвонил приятель и сказал, что некое ведомство, название которого я немедленно позабыл, наградило меня орденом чего-то (тоже не помню чего), но третьей степени, и теперь он должен мне это все вручить в торжественной обстановке.

Этот приятель уже второй раз хочет мне вручить это все в торжественной обстановке, и я во второй раз очень терпеливо ему объясняю, что меня не стоит награждать, потому что я этого не хочу.

«Как не хочешь?» – «Так!»

Кажется, приятель на меня обиделся, и эта обида подвигла меня к тому, чтоб я еще раз всем все объяснил.

Ребята! Обращаюсь ко всем сразу! Не надо меня награждать!

Почему?

Потому что у меня так устроен организм. Не выносит он наград, премий и почетных званий!

Еще раз для всех: я раз и навсегда отказываюсь, прежде всего от любых литературных премий. Не надо меня никуда тащить и там выдвигать, а потом звонить и спрашивать: «А вы придете?»

Я не приду.

А еще я не приду за орденами, медалями, памятными значками и знаками почета.

Даже если они украшены бриллиантами и сулят немалое денежное вознаграждение.

Почему? Потому что не хочу, не люблю, не буду!

Поэтому, чтобы не получилось полного конфуза, как только у вас созреет очередное желание меня наградить чем-нибудь, сияющим в лучах, пусть даже третьей степени, то лучше справится заранее: не изменилось ли у меня к этому делу прошлое отвратительное отношение, на что я вам тут же отвечу: нет, не изменилось.

А еще меня не стоит привлекать к общественному труду.

Я терпеть не могу заседаний, комиссий, комитетов и собраний.

И в партиях я не состою, и от политики меня сразу же ведет в сторону.

Как только я услышу это слово «политика», так я сразу же нахожу очень плотные кусты, где блюю.

Учтите это все, ребята, очень вас прошу!

* * *

Что служит мне побудительным мотивом к письму? Многое служит. Например, солнце, ветер, вода или падение на меня сверху частичек птичьего помета. Порой они, те частички, становятся самым-самым побудительным мотивом. Просто тянет после них к столу – я даже не знаю! Просто не оторвать.

Какнули на рожу – и немедленно за перо, и мысли, мысли – потекли, потекли, легко, быстро, свободно, без каких бы то ни было дополнительных помех и возражений, без придирок, беспокойств, волнений, препятствий, отказов, докук, притеснений, преград, лишений и затруднений; и легкость образов необычайная, сочность мазка – вкуснота слога, одним словом. То есть все как у птиц.

* * *

Однажды я открыл дверь в свою квартиру и шагнул вовнутрь, собираясь зажечь свет в прихожей. Оказалось, что это совсем не прихожая, а дорога. Да. Я стоял на дороге, или… не совсем… желоб какой-то.

«Где я?» – спросил я сам у себя. – «Я бы тебе ответил, – услышал я свой собственный внутренний голос, – вот только ответ этот, боюсь, не весьма приличен». – «Как? Неужели? В пи.» – «Вот именно!» – «Как же это возможно?» – «А так! Ты же хотел, чтобы все вокруг было хорошо и правильно!» – «Да, хотел!» – «Чтобы все было справедливо, без лиходейства!» – «Ну!» – «Вот поэтому ты снова здесь!» – «В?..» – «Ш-шшш, тише! Не надо орать! Орать будем после! А сейчас надо молчать, вбирая в себя истину!»

Помолчали.

Потом я, пятясь, вышел.

* * *

О чем я печалюсь? Я печалюсь о том, что идеи добра совершенно ничем не владеют.

Ленивые они какие-то, анемичные, тусклые, вялые. А вот идеи зла почему-то такие бодрые, верткие, быстрые и жизнерадостные.

* * *

Была когда-то такая замечательная страна, как Россия.

И была у нее армия. Огромная, большая армия.

Не будем говорить о том, что она была лучшей армией мира, не будем об этом. Просто скажем, что она была, и в ней – в той армии – был Военно-морской флот.

А уже в самом том Военно-морском флоте (следите за мыслью), где-то там глубоко внутри, был подводный флот.

Это был большой, удивительный флот.

И люди на нем служили большие и удивительные, и служили они долго – всю Великую Холодную Войну.

Была и такая война – самая великая и самая холодная.

Почему я считаю ее самой великой? Потому что она послужила прообразом будущих войн, которые когда-нибудь будут вестись, как шахматные партии – после нескольких ходов становится ясно, кто тут победил и чья теперь ничья.

Потом, с течением времени, страну разобрали на части, а вслед за ней разобрали на части армию и флот.

Многое распилили и продали. Распилили все, что удалось распилить. В том числе и подводные лодки.

А что же мы получили в компенсацию за распиленное?

Мы получили праздник, День Подводника!

Этот светлый день приходится на 19 марта.

Что-то там, в том далеком далеко, именно в этот день сошло на воду. Что-то подводное, отчего и считается этот день Днем Рождения Первого Подводника.

Я бы поставил ему памятник на скале с подстилкой из ягеля. То-то было бы хорошо!

Потому что все в этом мире зависит от людей, а подводники – это настоящие люди. Это такие люди, которые могут пойти Туда, Не Знаю Куда, и принести оттуда То, Не Знаю Что.