Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии - [39]

В диких вырыта скалах:

Глыба тяжкая покрыла

Полководца хладный прах.

Здесь страдал он в ссылке душной,

Молньей внутренней сожжен,

Местью страха малодушной,

Низкой злостью истомлен.

Вырывайте ж бренно тело —

И чрез бурный океан

Пусть фрегат ваш мчится смело

С новой данью южных стран!

Он придет, он в пристань станет,

Он его храним судьбой;

Слыша весть о вас, воспрянет,

Встретит пепел дорогой, —

С шумом буйных ликований,

Поздней ревности полна,

В дни несчастья, в дни страданий

Изменившая страна!

Было время, были годы —

Этот прах был бог земли:

Взглянет он – дрожат народы,

Во́йска движутся вдали.

А пойдет он, строгий, бледный,

Словно памятник живой, —

Под его стопою медной

Содрогнется шар земной,

В поле вспыхнет буря злая,

Вспыхнут громы на морях,

И ложатся, умирая,

Люди в кровь и царства в прах!

И в те дни своей гордыни

Он пришел к Москве святой,

Но спалил огонь святыни

Силу гордости земной.

Опускайте ж тело бренно

В тихий, темный, вечный дом,

И обряд мольбой смиренной

Совершите над вождем.

Пусть из меди, пусть из злата,

Камней, красок и резьбы

Встанет памятник богатый

Той неслыханной судьбы!

Пусть над перстью благородной

Громомещущей главы

Блещет саван зим холодный,

Пламя жаркое Москвы;

И не меч, не штык трехгранный,

А в венце полнощных звезд —

Усмиритель бури бранной —

Наша сила, русский крест!

Пусть, когда в земное лоно

Пренесен чрез бездну вод,

Бедный прах Наполеона,

Тленью отданный, заснет, —

Перед сном его могилы

Скажет мир, склонясь главой:

Нет могущества, ни силы,

Нет величья под луной!

Конец 1840

7 ноября

Когда мы разрыли могилу вождя

И вызвали гроб на сияние дня,

В нас сердце сжалось от страха:

Казалось, лишь тронем свинец гробовой,

Лишь дерзко подымем преступной рукой

Покров с могучего праха —

Сердитые волны вскипят на морях,

Сердитые тучи взбегут в небесах

И вихрь средь знойного поля!

И снова польется потоками кровь,

И, вставши, всю землю потребует вновь

Боец – железная воля!

Мы сняли покровы: глядим – небеса

Спокойны, безмолвны поля и леса

И тихи, зеркальны волны!

И всё озлатилось вечерним лучом,

И мы вкруг могилы стоим и живем,

И сил и юности полны;

А он недвижим, он – гремящий в веках,

Он, сжавший всю землю в орлиных когтях,

Муж силы, молния брани!

Уста властелина навеки молчат,

И смертью закрыт повелительный взгляд,

И смертью скованы длани.

И снова скрепляя свинец роковой,

Тогда оросили мы горькой слезой

Его доску гробовую:

Как будто сложили под вечный покров

Всю силу души, и всю славу веков,

И всю гордыню людскую.

Конец 1840

Еще о нем

Нe сила народов тебя подняла,

Не воля чужая венчала,

Ты мыслил и властвовал, жил, побеждал,

Ты землю железной стопой попирал,

Главу самозданным венцом увенчал,

Помазанник собственной силы!

Не сила народов повергла тебя,

Не встал тебе ровный соперник;

Но тот, кто пределы морям положил,

В победном бою твой булат сокрушил,

В пожаре святом твой венец растопил

И снегом засыпал дружины.

Скатилась звезда с омраченных небес,

Величье земное во прахе!..

Скажите, не утро ль с Востока встает?

Не новая ль жатва над прахом растет?

Скажите!.. Мир жадно и трепетно ждет

Властительной мысли и слова!..

Начало 1841

Каролина Карловна Павлова 1807–1893

Москва

День тихих грез, день серый и печальный;

На небе – туч ненастливая мгла,

И в воздухе звон переливно-дальний,

Московский звон во все колокола.

И, вызванный мечтою самовластной,

Припомнился нежданно в этот час

Мне час другой, – тогда был вечер ясный,

И на коне я по полям неслась.

Быстрей! быстрей! И у стремнины края

Остановив послушного коня,

Взглянула я в простор долин: пылая,

Касалось их уже светило дня.

И город там палатный и соборный,

Раскинувшись широко в ширине,

Блистал внизу, как бы нерукотворный,

И что-то вдруг проснулося во мне.

Москва! Москва! что в звуке этом?

Какой отзы́в сердечный в нем?

Зачем так сроден он с поэтом?

Так властен он над мужиком?

Зачем сдается, что пред нами

В тебе вся Русь нас ждет, любя?

Зачем блестящими глазами,

Москва, смотрю я на тебя?

Твои дворцы стоят унылы,

Твой блеск угас, твой глас утих,

И нет в тебе ни светской силы,

Ни громких дел, ни благ земных.

Какие ж тайные понятья

Так в сердце русском залегли,

Что простираются объятья,

Когда белеешь ты вдали?

Москва! в дни страха и печали

Храня священную любовь,

Не даром за тебя же дали

Мы нашу жизнь, мы нашу кровь.

Не даром в битве исполинской

Пришел народ сложить главу

И пал в равнине Бородинской,

Сказав: «Помилуй Бог Москву!»

Благое было это семя,

Оно несет свой пышный цвет,

И сбережет младое племя

Отцовский дар, любви завет.

1844

Михаил Юрьевич Лермонтов 1814–1841

Два великана

В шапке золота литого

Старый русский великан

Поджидал к себе другого

Из далеких чуждых стран.

За горами, за долами

Уж гремел об нем рассказ,

И помериться главами

Захотелось им хоть раз.

И пришел с грозой военной

Трехнедельный удалец, —

И рукою дерзновенной

Хвать за вражеский венец!

Но улыбкой роковою

Русский витязь отвечал:

Посмотрел – тряхнул главою…

Ахнул дерзкий – и упал!

Но упал он в дальнем море

На неведомый гранит,

Там, где буря на просторе

Над пучиною шумит.

1832

Бородино

– Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!

Недаром помнит вся Россия

Про день Бородина!

– Да, были люди в наше время,