Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии - [32]

В битве закаленных дум,

Он их молча вопрошает

Сквозь пальбу, огонь и шум.

Мыслью он парит над битвой,

И его орлиный взгляд

Движет волею и силой

Человеческих громад.

И его молниеносцы

Ждут внимательно кругом,

Чтоб по слову полководца

Зарядить крылатый гром.

От вождя к вождю обратно

Мчатся быстрые гонцы,

Но иного безвозвратно

Смерть хватает на лету!

Против нас дружины, ужас

Завоеванных земель,

Записавшие победу

С давних лет в свою артель;

Славой блещущие лица

И в главе их – вождь побед,

Гордым солнцем Аустерлица

Загоревшее лицо.

Но бледнеет это солнце

И течет на запад свой,

А взойдет другое солнце

Над пылающей Москвой.

И впервые в грудь счастливца

Недоверья хлад проник:

Так с учителем заспорил

Седовласый ученик.

К острову Святой Елены

Здесь проложен первый шаг,

И Кремля святые стены

В казнь себе усвоит враг.

День настал! Мы ждали битвы,

Все возрадовались ей:

Шли давно о ней молитвы

Приунывших усачей.

И на пир веселый словно

Каждый радостно летит,

Будь у каждого три жизни,

Он всех трех не пощадит.

Никогда еще в подлунной

Не кипел столь страшный бой:

Из орудий ад чугунный,

Разразившись, поднял вой;

Целый день не умолкает,

Извергая смерть кругом;

Строй за строем исчезает

Под убийственным огнем.

Но пылают мщенья гневом

Снова свежие ряды,

Свежей кровью и посевом

Смерть плодит свои бразды.

Словно два бойца во злобе,

Набежала рать на рать;

Грудью в грудь вломились обе,

Чтоб противника попрать.

Но победа обоюдно

То дается нам, то им;

В этот день решить бы трудно,

Кто из двух непобедим.

Крепнет боевая вьюга,

Всё сильней растет она,

И вцепившихся друг в друга

Разнимает ночь одна.

Грозный день сей Бородинский

Им и нам в почет равно.

Славься битвой исполинской,

Славься ввек, Бородино!..

1869

Михаил Александрович Дмитриев 1796–1866

Поклонная гора

Там, на покатой горе, зеленели когда-то три дуба.

Хищный орел залетел и, усевшись под теми дубами,

Взглядом кровавым в добычу впился и готовил уж когти.

Был бы пир, да спалило грозою могучие крылья,

Перья ветер разнес, и засыпало зимним их снегом.

Там, за Москвой, на Поклонной горе, зеленели те дубы.

Не орлу с той горы, а пришельцу, вождю легионов,

Наша предстала Москва с золотыми своими верхами;

И, простершись во всю широту, ожидала безмолвно

Жертва смиренная, жертва святая, – да суд совершится.

А по полям шли полки, громовые катились орудья;

Двадцать народов теснились вокруг с знамена́ми Европы;

Двигалось всё, и неслось, и жадно вторгалось; но страшно

Было идти им вдоль улиц безлюдных, безмолвных и слушать

В той тишине только топот копыт бесподковных их ко́ней.

Здесь, из-под этих дубов, он смотрел, выжидая посольства,

Наших сенаторов ждал и бояр, – и сердился, и кликал;

Только они не пришли и торжественной не было встречи!

Правда, Москву в ту же ночь осветили и мы – да пожаром.

Сильный с тех пор под землей, а природа всё вновь зеленеет.

О, как любил я смотреть в тишине на эти три дуба!

В тихом вечернем сияньи они так мирно стояли.

Он же, под тенью их озиравший, как демон, святыню,

Не видал он своей головой, что звезда его гаснет,

Мрачно сошел он с горы, – не сошел он с утеса Елены!

1857

Николай Семенович Соколов кон. 1810-х – после 1850

Он

Кипел, горел пожар московский,

Дым расстилался по реке,

На высоте стены Кремлевской

Стоял Он в сером сюртуке.

Он видел огненное море;

Впервые полный мрачных дум,

Он в первый раз постигнул горе,

И содрогнулся гордый ум!

Ему мечтался остров дикий,

Он видел гибель впереди,

И призадумался великий,

Скрестивши руки на груди, —

И погрузился Он в мечтанья,

Свой взор на пламя устремил,

И тихим голосом страданья

Он сам себе проговорил:

«Судьба играет человеком;

Она, лукавая, всегда

То вознесет тебя над веком,

То бросит в пропасти стыда.

И я, водивший за собою

Европу целую в цепях,

Теперь поникнул головою

На этих горестных стенах!

И вы, мной созванные гости,

И вы погибли средь снегов —

В полях истлеют ваши кости

Без погребенья и гробов!

Зачем я шел к тебе, Россия,

В твои глубокие снега?

Здесь о ступени роковые

Споткнулась дерзкая нога!

Твоя обширная столица —

Последний шаг мечты моей,

Она – надежд моих гробница,

Погибшей славы мавзолей».

<1850>

Антон Антонович Дельвиг 1798–1831

Русская песня

Как разнесся слух по Петрополю,

Слух прискорбнейший россиянину,

Что во матушку-Москву каменну

Взошли варвары иноземныи.

То услы́хавши, отставной сержант

Подозвал к себе сына милого,

Отдавал ему свой булатный меч

И, обняв его, говорил тогда:

«Вот, любезный сын, сабля острая,

Неприятелей разил коей я,

Бывал часто с ней во сражениях,

Умирать хотел за Отечество

И за батюшку царя белого.

Но тогда уже перестал служить,

Как при Требио калено́ ядро

Оторвало мне руку правую.

Вот еще тебе копье меткое,

С коим часто я в поле ратовал.

Оседлай, мой друг, коня доброго,

Поезжай разить силы вражески

Под знаменами Витгенштеина,

Вождя славного войска русского.

Не пускай врага разорити Русь

Иль пусти его через труп ты свой».

7 сентября 1812

Отставной солдат

Русская идиллия

СОЛДАТ

Нет, не звезда мне из лесу светила:

Как звездочка, манил меня час целый

Огонь ваш, братцы! Кашицу себе

Для ужина варите? Хлеб да соль!

ПАСТУХИ

Спасибо, служба! Хлеба кушать.

СОЛДАТ

Быть так,

Благодарю вас. Я устал порядком!

Ну, костыли мои, вам роздых! Рядом

Я на траву вас положу и подле