Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии - [31]
Песня на взятие Парижа
Упал на дерзкия главы
Гром мести сильной и правдивой:
Знамёна, мстители Москвы,
Шумят над Сеной горделивой.
Восстань, о древний град царей,
И отряси с чела туманы.
Да славою твоих детей
Твои целятся ныне раны!
Мы празднуем твою днесь месть!
Москва! хвала тебе и честь!
Твои развалины священны —
Они гробницей бед вселенны.
Небес к нам грозных приговор
Просил от света жертвы славной:
Без ропота и без укор
Склонилась ты главой державной.
Три дня объятая огнем,
Ты гнев их ярый утолила,
Разящий отвратила гром
И Небо с нами примирила.
Москва! твоих развалин вид
Красноречивей пирамид!
Оне и отдаленных вну́чат
Геройским подвигам научат.
Сражен полуденный кумир
От твердой севера десницы.
Уже сердцам светлеет мир,
Как после бури луч денницы,
И, с умилением к Москве,
Народы, жертвы долгой брани,
В благоговейном торжестве
Возносят благодарны длани.
Народы! бич ваш гордый пал!
День отдыха для вас настал!
Омытые своею кровью,
Связуйтесь миром и любовью!
Красуйся славою в веках,
Москва! Спасительница мира!
Да будет ввек в твоих стенах
Обитель счастия и мира!
Да процветут твои сыны
И девы, прелестьми венчанны;
Да при́дет с ужасов войны
К тебе скорей твой царь желанный!
Спеши, о радостный нам час!
Да у́зрим мы царя средь нас!
Да отдохнет на наших дланях
Герой, увенчанный во бранях!
К старому гусару
Ай да служба! ай да дядя!
Распотешил, старина!
На тебя, гусар мой, глядя,
Сердце вспыхнуло до дна.
Молодые ночи наши
Разгорелись в ярких снах;
Будто пиршеские чаши
Снова сохнут на губах.
Будто мы не устарели, —
Вьется локон вновь в кольцо;
Будто дружеской артели
Все ребята налицо.
Про вино ли, про свой ус ли
Или прочие грехи
Речь заводишь: словно гусли,
Разыграются стихи.
Так и скачут, так и льются,
Крупно, звонко, горячо,
Кровь кипит, ушки́ смеются,
И задергало плечо.
Подмывают, как волною,
Душу грешника, прости!
Подпоясавшись, с тобою
Гаркнуть, топнуть и пойти.
Чёрт ли в тайнах идеала,
В романтизме и в луне,
Как усатый запевала
Запоет о старине!
Буйно рвется стих твой пылкий,
Словно пробка в потолок,
Иль «Моэта» из бутылки
Брызжет хладный кипяток.
С одного хмельного духа
Закружится голова,
И мерещится старуха,
Наша сверстница Москва.
Не Москва, что ныне чинно,
В шапке, в теплых сапогах,
Убивает дни невинно
На воде и на водах,
Но двенадцатого года
Весела́я голова,
Как сбиралась непогода,
А ей было трын-трава!
Но пятнадцатого года
В шумных кликах торжества
Свой пожар и блеск похода
Запивавшая Москва!
Весь тот мир, вся эта шайка
Беззаботных молодцов
Ожили, мой ворожайка,
От твоих волшебных слов!
Силой чар и зелий тайных
Ты из старого кремня
Высек несколько случайных
Искр остывшего огня.
Бью челом, спасибо, дядя!
Спой еще когда-нибудь,
Чтобы мне, тебе подладя,
Стариной опять тряхнуть!
1832
Эперне
(Денису Васильевичу Давыдову)
<…>
II
Так из чужбины отдале́нной
Мой стих искал тебя, Денис!
А уж тебя ждал неизменный
Не виноград, а кипарис.
На мой привет Отчизне милой
Ответом скорбный голос был,
Что свежей братскою могилой
Дополнен ряд моих могил.
Искал я друга в день возврата,
Но грустен был возврата день!
И собутыльника и брата
Одну я с грустью обнял тень.
Остыл поэта светлый кубок,
Остыл и партизанский меч;
Средь благовонных чаш и трубок
Уж не кипит живая речь.
С нее не сыплются, как звезды,
Огни и вспышки острых слов,
И речь наездника – наезды
Не совершает на глупцов.
Струей не льется вечно новой
Бивачных повестей рассказ
Про льды Финляндии суровой,
Про огнедышащий Кавказ.
Про год, запечатленный кровью,
Когда, под заревом Кремля,
Пылая местью и любовью,
Восстала Русская земля.
Когда, принесши безусловно
Все жертвы на алтарь родной,
Единодушно, поголовно
Народ пошел на смертный бой.
Под твой рассказ народной были,
Животрепещущий рассказ,
Из гроба тени выходили,
И блеск их ослеплял наш глаз.
Багратион – Ахилл душою,
Кутузов – мудрый Одиссей,
Сеславин, Кульнев – простотою
И доблестью муж древних дней!
Богатыри эпохи сильной,
Эпохи славной, вас уж нет!
И вот сошел во мрак могильный
Ваш сослуживец, ваш поэт!
Смерть сокрушила славы наши,
И смотрим мы с слезой тоски
На опрокинутые чаши,
На упраздненные венки.
Зову – молчит припев бывалый;
Ищу тебя – но дом твой пуст;
Не встретит стих мой запоздалый
Улыбки охладевших уст.
Но песнь мою, души преданье
О светлых безвозвратных днях,
Прими, Денис, как возлиянье
На прах твой, сердцу милый прах!
1854
Поминки по Бородинской битве
I
Милорадовича помню
В битве при Бородине:
Был он в шляпе без султана
На гнедом своем коне.
Бодро он и хладнокровно
Вел полки в кровавый бой,
Строй за строем густо, ровно
Выступал живой стеной.
Только подошли мы ближе
К средоточию огня,
Взвизгнуло ядро и пало
Перед ним, к ногам коня,
И, сердито землю роя
Адским огненным волчком,
Не затронуло героя,
Но осыпало песком.
«Бог мой! – он сказал с улыбкой,
Указав на вражью рать, —
Нас завидел неприятель
И спешит нам честь отдать».
II
И Кутузов предо мною,
Вспомню ль о Бородине,
Он и в белой был фуражке,
И на белом был коне.
Чрез плечо повязан шарфом,
Он стоит на высоте,
И под старцем блещет ярко
День в осенней красоте.
Старца бодрый вид воинствен,
Он средь полчищ одинок,
Он бесстрастен, он таинствен,
Он властителен, как рок.
На челе его маститом,
Пролетевшею насквозь
Смертью раз уже пробитом,
Пламя юное зажглось.
Пламя дум грозой созревших,
