Борька со Второй Лесной - [11]

— Славик! — крикнул отец.

Славка промолчал, сидя у себя, наверху. Пусть думают, что его нет дома.

«Почему машина пришла так поздно? Ведь рабочий день уже кончился? — думал он. — Магазины и склады давно закрыты. Где же шофер купил «вагонку»? И почему сам шофер покупал?. А не отец? И грузят, как воры, в темноте…»

Машина уехала в тишине, тайком, как и приехала.

Славка по-прежнему, молча, сидел у себя, наверху. Какая-то тяжесть, как медведь, грузно навалилась на него, сдавила сердце, сжала голову. Никогда еще за всю свою короткую жизнь не чувствовал он себя таким одиноким, таким несчастным.

Внизу гулко хлопали двери, раздавались шаги, звякала посуда, слышался веселый голос отца. Он радостно объяснял матери, как удачно все получилось: «вагонка» на складе стоит пятьдесят пять рублей кубометр, а этот пройдоха-шофер целых три метра продал за семьдесят.

Славка сидел наверху в темноте и чувствовал: еще немного — и он разревется.

И голос отца, громкий, веселый, который всегда так нравился Славке, теперь казался ему просто самоуверенным, хвастливым. И радость отца от того, что он дешево купил эти, вероятно, ворованные доски, была недостойной, унижающей.

И вообще — все было паршиво, гадко, мерзко…

Славка чувствовал, что отныне никогда уже не подойдет он к отцу, не потрется головой о его щетинистые щеки, не посоветуется с ним насчет похода по Военно-Сухумской дороге, не поболеет вместе за «Зенит».

И от горя, первого настоящего большого горя, Славка скрючился возле окна и, кусая губы, тихо заплакал.

Зарытые мечты

Мальчишки, стоя у школы, косо поглядывали на них.

Восемь здоровенных дядек сгрудились неподалеку, возле реки, и о чем-то возбужденно говорят. Вроде бы и не пьяные, а перебивают друг друга, хватают за лацканы пиджаков, хохочут. И это средь белого дия, когда все взрослые на работе?!

Особенно поражало ребят, что один из этих мужчин был в военном мундире с двумя крупными звездами на погоне рядом со змеей, поднявшей плоскую голову над чашей. Значит, подполковник медицинской службы. И тоже суетится, машет руками, смеется, а остальные семеро зовут его просто Сашкой. Ничего себе, Сашка!

Подполковник был коренастый, огромная массивная голова, лоб круто нависал над глазами. Руки у него тоже большие, с крупными, как фасолины, плоскими ногтями.

Городок этот маленький, мальчишки знали всех жителей. Ну, если кого и не знали, то хоть видели не раз. А этих восьмерых — никогда.

Еще больше удивились мальчишки, когда подполковник сходил в школу, принес лопату, и все восемь дядек стали по очереди копать яму около одного из тополей.

Здесь над рекой стояли три тополя. Высоко на крутом берегу. Все ветра обдували их. Такие пейзажи любят изображать декораторы: эти три тополя тоже выглядели чуть театрально, пожалуй, слишком красиво.

Зачем роют яму эти дядьки? Клад? Нет, в клады нынешние ребята не очень-то верят. И почему копают так осторожно? Мина? Неразорвавшийся снаряд?

Один из пареньков даже подошел и заглянул в яму. Жирные пласты глины, узловатое переплетение корневищ…

— Шагай, шагай, хлопчик! — сказал подполковник и легонько шлепнул его по плечу.

Парнишка повел бровями — мол, подумаешь, не больно-то интересно! — и, независимо посвистывая, ушел. А восемь дядек продолжали по очереди копать.

Если бы парнишка слышал их разговоры, он наверняка потерял бы интерес к этим странным дядькам. Они безумолку тарахтели, как девчонки. Только и слышно было: «А помнишь?», «А ты помнишь?», «А помнишь?» Этой магической фразой они перебрасывались, точно мячиком.

— А помнишь, как химичка пришла в одном чулке? — восклицал подполковник, и все махали руками, давясь от смеха.

— А помните, Алька на пари съел четырнадцать котлет?! А последней, пятнадцатой, не сдюжил! — перебивал кто-то.

Хохот.

— А помнишь, директор любил дергать себя за бороду? Я его недавно встретил. Все еще дергает!

Снова хохот.

И так без конца.

Вспоминали о многом, но больше всего о каком-то Альке. И как он подложил свинью вредной «русачке»: переписал статью Писарева, выдал ее за свое домашнее сочинение, и учительница, не разобравшись, влепила двойку великому критику. И как этот Алька смазал вазелином страницу в классном журнале, и химичка никак не могла выставить отметки за контрольную, а было девять двоек. И как Алька научил своего пса вытирать нос платком…

Смех и разговоры, однако, не мешали мужчинам копать. То и дело кто-нибудь нетерпеливо заглядывал в яму.

— Нет?

— Все еще нет?

Подполковник, покачивая своей львиной головой, обошел вокруг тополей, задумчиво прищурился:

— А может, левее надо?..

— Нет, я точно помню, туточки! — воскликнул другой, высокий, в спортивной куртке.

Наконец, лопата со скрежетом шаркнула по чему-то. Все насторожились.

Дядька в спортивной куртке — друзья звали его Туточкой — спрыгнул в яму, сразу выпачкав свои щегольские остроносые туфли, прямо руками разгреб землю и передал товарищам металлическую коробку, проржавевшую, покрытую плесенью, глиной и обмотанную проволокой. Приглядевшись, можно было увидеть на жестяной крышке полустертые вензеля, пухлое «конфетное» личико девочки и крупную надпись по-немецки — «вафли».