Борис Слуцкий - [6]

Проф<ессор> Н. Степанов. Народный артист СССР

Г. Рошаль. А. Вознесенский, М. Зенкевич, С. Кирсанов,

А. Межиров, Б. Слуцкий, 3. Паперный, И. Сельвинский, Л. Озеров.

Под этим обращением напечатана статья А. Парниса и А. Заваровой «Сберечь дом поэта» — о местах в посёлке Санталово, связанных с последними днями Хлебникова.

Историк русского авангарда Александр Парнис сообщил автору этой книги: и перепохороны были гипотетическими («кучка праха» была выбрана наугад на том сельском кладбище художником Маем Митуричем), и школьное здание, отмеченное пребыванием Хлебникова в тех местах, не удостоилось мемориализации — были влиятельные противники этой идеи (отнюдь не чиновные; люди из своей среды), и само Санталово в результате исчезло.

Что Хлебников? Дух. Зачем ему земное?

В будущем Слуцкий включит — не сразу и наряду с Цветаевой — в первую десятку русских поэтов Осипа Мандельштама, самиздатскую машинопись его «Воронежских тетрадей» сохранит у себя в столе. Мандельштам жил в Харькове в феврале — марте 1922-го, однако бывал и раньше: в феврале — апреле, в мае и сентябре 1919-го, когда был даже завсекцией поэзии во Всеукраинском литературном комитете при Наркомате просвещения.

В Харькове Мандельштам пребывал с молодой женой, сверхэнергичный и многопишущий. Проза, стихи. Статья «О природе слова». Очерк «Шуба». Стихотворение «Кому зима — арак и пунш голубоглазый...»:

Немного тёплого куриного помёта

И бестолкового овечьего тепла;

Я всё отдам за жизнь: мне так нужна забота,

И спичка серная меня б согреть могла.

Человеческая интонация в эпоху бесчеловечности, точная подробность, говорение вне поточного производства подавляющего большинства соседей по цеху. Всё это найдём потом у Слуцкого.

Было весело и невесело, в Харькове бывали многие. Слуцкий зафиксировал в мемуаре: «По городу, прямо на наших глазах, бродил в костюме, сшитом из красного сукна, Дмитрий Петровский. На нашей Сабурке в харьковском доме умалишённых (Сабурова дача — губернская земская психиатрическая больница. — И. Ф.) сидел Хлебников. В Харькове не так давно жили сёстры Синяковы. В Харькове же выступал Маяковский. Рассказывали, что украинский лирик Сосюра, обязавшийся перед начальством выступить против Маяковского на диспуте, сказал с эстрады:

— Нэ можу.

Камни бросали в столичные воды. Но круги доходили до Харькова. Мы это понимали. Нам это нравилось».

О Маяковском можно сказать, что он кровно связан с Харьковом. Дед Маяковского по матери — Алексей Иванович Павленко, украинец, родом из бывшей Харьковской губернии. По линии отца Маяковский был в родстве с писателем Григорием Петровичем Данилевским (1829—1890), двоюродной сестрой которого была бабушка Маяковского Ефросинья Осиповна. Пролетарский поэт никогда не говорил о предке-сочинителе, а ведь тот, достигнув большой известности в исторической романистике («Беглые в Новороссии», «Мирович», «Княжна Тараканова», «Сожжённая Москва», «Чёрный год» и др.), начинал как поэт: поэма из мексиканской жизни «Гвая-Ллир», цикл «Крымские стихотворения», переводы из Шекспира («Ричард III», «Цимбелин»), Байрона, Мицкевича. Писатель Данилевский — потомок в седьмом колене судьи Изюмского полка Данилы Даниловича Данилевского (1648—1719). Григорий Петрович и родился в Изюмском уезде...

За пятнадцать лет, начиная с 1913 года, Маяковский навестил Харьков — поистине историческую родину — тринадцать раз. Все приезды были исполнены всяческого драматизма и напряжения. В 1913-м он в компании Бурлюка и Каменского поставил Харьков на уши: в Россию вломился футуризм. 14 января 1924 года Маяковский читал в Оперном театре доклад «Про Леф, белый Париж, серый Берлин, красную Москву»: футуризм победил. Свеженаписанную поэму «Хорошо!» (1927) он читал в гостиничном номере Лиле Брик — ночью, как бы уговаривая её остаться с ним в пору её нового сердечного увлечения. В 1928-м он приехал посмотреть на завершение строительства конструктивистского Госпрома, с ним были Лиля Брик и её сестра Эльза с мужем Луи Арагоном, французским поэтом и коммунистом. В следующем году, 14—15 января, после двух выступлений в Драматическом театре и Клубе чекистов с чтением отрывков из пьесы «Клоп», Маяковский почти потерял голос, но не отменил выступление перед студентами в Оперном театре. В один из приездов было и совместное выступление с молодым Семёном Кирсановым, которого он призвал на помощь, опасаясь скудной явки зрителей из-за сезона отпусков.

Слуцкий опоздал увидеть живого Маяковского. Это не помешало ему стать верным футуристом — так он себя называл — до конца своих дней. Однако диалектика не оставила его: в Москве его учителем стал здравствующий Илья Сельвинский, когда-то дерзкий оппонент Маяковского, основатель и лидер литературного конструктивизма. Его группа — прежде всего её лидер — начиная с 1922 года вела себя вызывающе громко, настаивая на «рациональном марксизме» и соответствии техническому прогрессу. «Конструктивисты хотели быть футуристами без ошибок» (В. Шкловский). Сами «констры» списывали футуристов в архив истории, полагая, что свою благую разрушительную функцию те выполнили, а теперь пора строить новое. Но в феврале 1925 года Маяковский отнёс конструктивистов к Левому фронту искусств (ЛЕФ), а в феврале 1930 года Луговской и Багрицкий вышли из цеха конструктивистов и одновременно с Маяковским, покинувшим ЛЕФ, вступили в РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), самое опасное для творчества сборище в основном посредственных сочинителей с фанатически-догматическим мировоззрением. Литературный центр конструктивистов (ЛЦК) самораспустился. Остепенившийся Сельвинский руководил поэтическим семинаром в Литинституте и вёл семинар поэтической молодёжи при Гослитиздате в конце 1930-х годов.