Борис Пастернак - [36]

Любовники снова встретились после выхода Ольги из тюрьмы в 1953 году. Несправедливое заточение, которому подвергли Ольгу, только усилило нежность Бориса к женщине, умевшей не хуже его самого страдать и молчать, ни от чего не отрекаясь. Впрочем, и его неприятностям, кажется, приходил конец, во всяком случае, так казалось. Может быть, и впрямь забрезжил «свет в конце туннеля»? Вот уже ведущий московского радио объявляет во время одной из передач на итальянском языке о возможной публикации «Доктора Живаго» в Италии. И литературному агенту миланского издателя, известного безупречностью своих коммунистических убеждений Джанджакомо Фельтринелли, поручают, установив в Москве контакт с Пастернаком, получить у него согласие на передачу за границу прав на перевод романа. И агент этот, Серджо д’Анджело, обращается к посреднику из Комиссии по иностранным делам с просьбой устроить ему встречу с писателем.

Встреча состоялась дома у Пастернака, Ольги Ивинской там не было. За дружеской беседой Серджо д’Анджело поинтересовался, не даст ли ему Борис единственную копию «Доктора Живаго», которая у него оставалась, — всего-то на несколько дней, просто почитать, а как только прочтет, непременно тут же вернет, совершенно искренне передав свои впечатления от романа. Наивный и беспомощный, Пастернак доверил итальянцу самое дорогое, что у него было. Тот испарился, держа под мышкой пакет с тысячей страниц. А Борис вдруг подумал, что, наверное, не скоро он теперь вернется вместе с романом…

Точно такой же, пожалуй, даже более острой, была реакция Ольги Ивинской: услышав о последнем «подвиге» своего возлюбленного, она взорвалась. И сколько Борис ни объяснял подруге, что у Серджо д’Анджело была рекомендация посла Италии в Москве, что Фельтринелли — настоящий коммунист, она отказывалась признать его правоту. «Ну что ты наделал? — кричала Ольга — Ты подумай, ведь сейчас на тебя начнут всех собак вешать. <…> Знаешь, какие они перестраховщики, я просто удивляюсь, как ты мог это сделать! <…> Боря, ведь это же разрешение печатать, как ты этого не понимаешь? Ведь они обязательно ухватятся за твое разрешение! Обязательно будет скандал, вот посмотришь!»

Обеспокоенный последствиями того, что он сделал, Пастернак с тревогой ожидал возвращения Серджо д’Анджело, между тем как этот посланец итальянского издателя уже передал рукопись «Доктора Живаго» Фельтринелли. Борис понимал, в какой он попал переплет, и нервы его были уже на пределе. Книга, которой он так дорожил, превратилась за несколько недель в подобие бомбы замедленного действия, которая в любой момент могла взорваться прямо у него под ногами. И взрыва было не избежать — слишком поздно!

* * *

В середине июня 1957 года появился наконец Серджо д’Анджело, и вид у него был самый что ни на есть радостный: он привез составленный по всем правилам авторский договор, подписанный Фельтринелли. Согласно условиям этого договора, Пастернак передавал издателю права на перевод «Доктора Живаго» и издание романа на итальянском языке сроком на два года. Бориса такие классические условия вполне устраивали, но Ольга Ивинская встревожилась еще сильнее. Она боялась, как бы не было неприятностей из-за того, что Пастернак сам подписал договор с итальянцем, ведь в стране, где все издательства принадлежат государству, только государство и имеет право обсуждать права на перевод с иностранцами. Ольга боялась, что сейчас на ее друга посыплются упреки в том, что он проявил недопустимую инициативу и взял на себя обязательства, не посоветовавшись в высших кругах, но сам Пастернак теперь уже отнюдь не сожалел о том, что сделал. «Люди нравственно разборчивые никогда не бывают довольны собой, о многом сожалеют, во многом раскаиваются, — сообщает он 20 августа 1957 года[119] Дмитрию Поликарпову, заведовавшему тогда Отделом культуры ЦК КПСС. — Единственный повод, по которому мне не в чем раскаиваться в жизни, — это роман. Я написал то, что думаю, и по сей день остаюсь при этих мыслях. Уверяю Вас, я бы его скрыл, если бы он был написан слабее. Но он оказался сильнее моих мечтаний, сила же дается свыше, и, таким образом, дальнейшая его судьба не в моей воле. Вмешиваться в нее я не буду. Если правду, которую я знаю, надо искупить страданием, это не ново, и я готов принять любое»[120].

Когда Пастернак сочинял это вызывающее письмо, он еще не знал о существовании адресованной членам президиума ЦК КПСС, кандидатам в члены президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС записке «о передаче рукописи романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» за границу», автором которой был министр иностранных дел Д. Шепилов. Записка эта была направлена в ЦК 31 августа 1956 года, и говорилось в ней, что автор «Доктора Живаго» разрешил нелегальную публикацию своей книги в разных европейских странах, между тем как «роман Б. Пастернака — злобный пасквиль на СССР».

Справка Отдела культуры ЦК КПСС, приложенная к вышеупомянутой записке, уточняет, что «Роман Б. Пастернака — враждебное выступление против идеологии марксизма и практики революционной борьбы, злобный пасквиль на деятелей и участников революции. Весь период нашей истории за последние полвека изображается в романе с чуждых позиций злобствующего буржуазного индивидуалиста, для которого революция — бессмысленный и жестокий бунт, хаос и всеобщее одичание». Далее следует длинное, весьма тенденциозное изложение романа и подводится итог: «Роман Б. Пастернака является злостной клеветой на нашу революцию и на всю нашу жизнь. Это не только идейно порочное, но и антисоветское произведение, которое, безусловно, не может быть допущено к печати. В связи с тем, что Б. Пастернак передал свое произведение в итальянское издательство, Отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными компартиями принимает через друзей меры к тому, чтобы предотвратить издание за рубежом этой клеветнической книги»