Борис Парамонов на радио "Свобода" 2011 - [4]

Словом, самый оптимистичный итог года заключается в том, что сложные, необычные, парадоксальные картины работ таких замечательных режиссеров, как Монти Хеллман, Николас Рэй и Абель Феррара всё равно находят своего зрителя.

Дмитрий Волчек: Андрей Плахов упомянул главный скандал года: на Каннском кинофестивале Ларс фон Триер был подвергнут остракизму после необдуманных высказываний, которые  были восприняты как пронацистские. Кинорежиссера Славу Цукерману эта история весьма заинтересовала.

Слава Цукерман: Эта история очень показательная. Меня интересуют конфликты между обществом,  окружающим художников,  режиссеров  и писателей, и  самими творцами. Это меня лично задевает. Я когда-то тоже попадал в подобные ситуации.  Кроме того, я в этом году видел очень мало фильмов, но ''Меланхолия'' мне понравилась больше всех, она  кажется мне очень значительным   явлением.

Дмитрий Волчек: А что вы думаете о скандале на пресс-конференции Каннского  кинофестиваля?

Слава Цукерман:  Я просмотрел целиком пресс-конференцию, с не меньшим удовольствием, чем сам фильм.  Пресс-конференция замечательная, я много узнал.  Интересно, что никто с этой точки зрения не смотрит.  Когда критикуют фон Триера за то, что он сказал, никто не смотрит на контекст. Конференция была необычайно веселая,  там хохотали от первого слова до последнего. Все, что он говорил,  были шутки,  причем шутки провокационного характера, вполне естественные для такого режиссера. Был очень интересный вопрос,  кто-то спросил: ''Вот вы такой веселый человек,  и шутите все время,  почему вы делаете не комедии, а такие  мрачные фильмы?''.  На что фон Триер сказал, что он старается делать  комедии, а  получаются мрачные фильмы.

Дмитрий Волчек: Фон Триер-то шутил на пресс-конференции, а победила звериная серьезность его интерпретаторов,  которые его слова восприняли буквально,  вырвали из контекста и превратили в политическое заявление.

Слава Цукерман:   Вот во времена Пушкина и Лермонтова это называлось ''чернь'' —  то самое светское общество, которое ненавидит  художника за то, что он  художник.  Я не говорю, что для художников должны  быть другие законы, чем для других людей, но получается, что законы другие, но только в обратную сторону.  Вот, например, Полянского судят  чуть ли не полжизни  за преступление, которое 90% населения могло бы совершить  без того, чтобы это кто-то даже заметил. Но Полянскому это не простилось, поскольку это  был самый успешный режиссер в свое время. Сейчас также  не прощается фон Триеру  высказывание, которое, если его вырвать из контекста,  и даже и тогда оно выглядит скорее как шутка,  чем  серьезное высказывание.  Могу предположить, что большинство из тех, кто его  осуждает, вообще  и не видели эту пресс-конференцию,  а судят отдельно вырванные фразы. Когда человек говорит ''я — наци'', если это  процитировать как просто ''я — наци'', ничего  хорошего в этом  нет, но для этого и  существует контекст,  в котором совершенно очевидно, что он  говорит совершенно прямо противоположное.

Дмитрий Волчек: То есть это триумф черни?

Слава Цукерман:   Да, к сожалению, триумф черни,  и не впервые в истории искусства,  это достаточно типичная ситуация.

Дмитрий Волчек: С другой стороны, все кончилось хорошо, меры, которые были приняты по отношению к режиссеру,  достаточно условные и все, я  думаю, сейчас понимают,  что ситуация  не настолько серьезная, как это казалось в первый день после пресс-конференции.

Слава Цукерман:  Наверное, те, кто судили, в конце концов, посмотрели целиком всю пресс-конференцию, и стало очевидно, что  проблема высосана из пальца.

Дмитрий Волчек: А почему  вас увлек  фильм ''Меланхолия'', что вам показалось интересным?

Слава Цукерман: Прежде всего, для меня произведение искусства  интересно  своей эстетической цельностью и  выразительностью. Фон Триер очень часто раздражает  в своих фильмах,  так же, как и на этой пресс-конференции. Я понимаю, что люди так эмоционально реагируют, потому что он этого и  хочет, он  хочет  задеть и хочет раздражить.  И  некоторые его фильмы  каким-то своим месседжем и меня тоже раздражали, некоторые, наоборот,  воспринимались как несколько интеллектуально холодные. И  этот фильм я тоже смотрел как интеллектуально холодный,  но под конец он меня так пронял, что на последнем кадре я  заплакал.  Вот владение искусством, причем это все очень стилистически  точно выстроено от первого до последнего кадра, развитие этой метафоры,  это эстетически цельный фильм, таких очень мало, единицы столь современно сделанных  картин.

Дмитрий Волчек: Культуролог Борис Парамонов говорит, что фильм ''Меланхолия'' оказался для него ''сильнейшим эстетическим и вообще культурным событием года''. Борис Парамонов: Фильм ''Меланхолия'' не столь энигматичен, как кажется. Элемент апокалиптического утопизма – вполне понятная метафора. Гибнет не земля, а кончается культура, высокая европейская культура. Причем культурные аллюзии отнюдь не сконцентрированы на последней современности – разве что свадебный лимузин, которому никак не развернуться на узких тропах старинного пейзажа. Что касается таинственной планеты с таким выразительным названием, то это просто-напросто старинная и всем известная Луна.  Персонажи ''Меланхолии'' – ''люди лунного света'', как сказали бы в старой России, или, в сходной коннотации, ''декаденты''. У каждого своя луна, у каждого свое горе. А замок, в котором так и не состоялся свадебный пир, – он из той же ''декадентской'' литературы, из Гюисманса или Метерлинка. Единственный представитель актуальной современности – хозяин рекламного агентства – дезавуирован и покидает свадьбу.