Борис Парамонов на радио "Свобода" 2011 - [16]

Вокруг тебя цветы пестреют


И класы на полях желтеют;


Сокровищ полны корабли


Дерзают в море за тобою;


Ты сыплешь щедрою рукою


Свое богатство по земли.

Тут нужно именно ''сел'' говорить, а не ''сёл''. И ''класы'', то есть ''колосья'', очень мне нравятся, и ''земли'' вместо ''земле''. И ''коль'' вместо ''сколь''. Сама эта архаика в наши дни приобретает самостоятельное эстетическое измерение: стихи, как скажут наиболее тонкие знатоки, должны быть не очень понятны или, по крайней мере, не сразу понятны. Тем самым задерживается внимание читателя, и стихи приобретают потребную напряженность, ощутимость.

Александр Генис:  Однако, Борис Михайлович, я пригласил Вас поговорить  не просто о Ломоносове, а о Ломоносове в американском контексте.

Борис Парамонов: В Америке говорить о Ломоносове мне, понятно, не приходилось. Вот и сейчас хочется скорее поговорить не о Ломоносове, а о его американской как бы параллели. Это, конечно, Бенджамин Франклин, в общем и целом современник Ломоносова, годы его жизни 1706 – 1790.  А Ломоносова 1711 – 1765. Американец прожил 84 года, а русский гений 53. Уже одно это наводит на некоторые размышления.

Франклин  относится к числу отцов-основателей Американской республики, он участвовал в написании Декларации Независимости, а также работал в Конституционном собрании в Филадельфии в 1787 году – в возрасте уже 81-го года. Он сохранял работоспособность и энергию до конца дней, уже перед самой смертью был первым послом революционной Америки во Франции, приехав туда незадолго до Великой революции. Это ведь он сказал знаменитую фразу: ''Са ира!'' – когда французы спросили его о перспективах революции. Это значит примерно ''дело пойдет''. И эти слова включены в тогдашнюю революционную песню – не менее, пожалуй, знаменитую, чем ''Марсельеза''. Это и в наши дни живая песня, ее еще пела Эдит Пиаф.

Франклин был по профессии печатник, типограф, в Филадельфии у него была своя типография. И естественно, что он обратился к книгопечатному делу в самом широком смысле. Он организовал первую в Америке общественную библиотеку. Выпускал газету – ''Пенсильванскую Газету''. Еще – первую в Америке добровольную пожарную команду.

Александр Генис:  Как бывшего пожарного, меня особенно интересует этот сюжет. В ''Автобиографии'' Франклин пишет: ''По нашему договору каждый обязывался держать наготове определенное количество кожаных ведер, и еще мы договорились встречаться раз в месяц и вместе проводить вечер, обмениваясь мнениями на ту же тему''. Так вот, этот обычай жив до сих пор. В нашем городке пожарные составляют элитный клуб, куда меня ввел мой автомеханик Том (за то, что я отучил его разбавлять водку). К Рождеству пожарное депо — самое красивое здание  — расцвечивается лампочками, две надраенные пожарные машины (одна, понятно, пунцовая, но другая — оранжевая) выезжают на парад, и весь город — обе наши улицы — хлопают героям в блестящих касках, увитых хвойными ветками. В остальные дни пожарные собираются по вечерам, играют в карты, сплетничают и ждут случая отличиться. Такие патриархальные сценки украшают и развлекают всю страну, которая, в сущности, и основана была частным образом — как дружеский кружок единомышленников-пилигримов.

Борис Парамонов: Помимо этого, он был человеком, очень смекалистым в техническом смысле. Изобрел, например, новый тип печки, так и называвшейся – Франклинова печь. Она, помимо того, что пекла пироги и прочую пищу,  использовала нагретую воду для отопления домов. И самое главное его техническое изобретение – громоотвод. Тут дело не только в инструменте, но в том, что Франклин понял природу молнии – что это электрическое явление.

Александр Генис:  Тут прямая параллель с Ломоносовым, он ведь тоже изучал природу молнии, и во время одного из опытов погиб его ассистент профессор Риман.

Борис Парамонов:  Да, и сохранилось очень трогательное письмо Ломоносова об этом деле, где он, в частности, просит помочь вдове бедного Римана.

Вообще тут нужно сказать вот что. Ломоносов, в отличие от самоучки Франклина, был человеком академического образования, профессионалом. Он учился в Германии у Христиана Вольфа, был любимым его учеником. А Вольф был философ-лейбницианец, несколько упростивший учение великого Лейбница, но он создал самую школу философского образования в Германии, преподавая философию как систему знаний. Тогдашние философы были вообще энциклопедистами, учили и физике, и математике. Так что из Германии Ломоносов вернулся вполне образованным человеком, стоявшем на уровне современного ему научного знания.

Франклин же, если спроецировать его на тогдашнюю образованность, был тем, что называлось в те времена моралистом. Учителем нравственной философии, но не в смысле какого-то научного курса, а в самых широких пределах здравого смысла – общего смысла, как это называется по-английски. Кстати, его любимым философом был британский моралист Шефтсбери – человек, первым выделивший нравственное учение — этику - в самостоятельную философскую дисциплину. Шефтсбери первым стал говорить об автономной природе нравственного сознания, не выводимой ни из религиозных догм, ни из природного порядка. Автономность морали – это потом Кант всячески обосновал. Но у Шефтсбери была та еще оригинальная черта, что он связывал нравственность также с эстетическим сознанием – то, что потом Шиллер разработал в своем учении о ''прекрасной душе'', и что древние греки называли ''калокагатия''.