Борден 2 - [6]

— Гребаный ад, — пробормотал он, задыхаясь. — Даже я это почувствовал, куколка.

Ответом был только мой стон и дрожь от удовольствия, поглотившего меня, когда он продолжил.

Моя любимая часть — смотреть, как он кончает. Я чувствовала себя такой сильной и одновременно покорной оттого, что именно мне выпало счастье видеть отражение эмоций на его лице. На грани оргазма его губы становились нежными. Он ласково поглаживал мой язык, целовал уголок рта, взгляд его голубых глаз теплел. Борден смотрел на меня, будто я так много для него значу, словно я — солнце, вокруг которого он вращался. От этого взгляда в моем горле каждый раз возникал комок. Я хотела встряхнуть его, сказать ему, что нет, это не так, это он — солнце! А я всего лишь беззащитная маленькая песчинка, приближенная и согретая, вращающаяся вокруг и, конечно, внутри него.

Он сжигал меня. Заставлял чувствовать себя живой, и я знала, что с ним происходит то же самое. Я чувствовала. Мне хотелось, чтобы он озвучил это, чтобы дошел до того предела, до которого доходят люди в момент кульминации и, отбросив осторожность, сказал мне все это. Я хотела, чтобы он сказал, что любит меня, что нежность в его глазах существовала не только в моем воображении. Что это действительно правда, и мечты стали реальностью. Но он никогда этого не делал. Он никогда не заходил настолько далеко и всегда полностью контролировал себя, независимо от того, как близко подходил к краю.

Я ненавидела это.

Опустив вниз, он нежно поцеловал меня в губы и вернулся к состоянию обычного Бордена: жесткому, язвительному, серьезному, но все еще обладающему похотливым взглядом, которым он обычно смотрел на меня. После этого я была расстроена, я задыхалась. Мне хотелось спросить о его чувствах. Но я боялась узнать ответ.

Все понемногу превращалось в полный пиздец.

Сегодня вечером он отсутствовал. Спустя несколько минут после душа он оделся в сексуальные потертые джинсы и теплый черный свитер. Не уложил свои непослушные волосы, не украсил запястье часами. У меня было ощущение, что происходило что-то дерьмовое, и, думаю, он знал что.

— Одевайся, — спокойно сказал он. — Мы выезжаем через десять минут.

Моя челюсть упала от неожиданного приказа. С волос все еще стекала вода после душа, кожа была красной от возбуждения, а между ног было влажно, так как у меня не было времени привести себя в порядок.

— Могу я просто остаться? — устало спросила я.

Он потер щеку с трехдневной щетиной и повернулся ко мне.

— Нет, — просто сказал он. — Не можешь.

Я прищурилась на него, закипая.

— Я действительно без сил, Борден. У нас был долгий день в офисе.

— Он не был бы таким длинным, если бы ты не смотрела на меня, как маленькая бесстыдница, — ответил он, ухмыляясь моему недовольству. — В следующий раз держи свои сексуальные глазки устремленными в компьютер, хорошо? Тогда мне не придется трахать тебя так сильно.

Я сделала рассерженный вид и пристально посмотрела на него. Это только заставило его рассмеяться, когда он покидал комнату, но тут даже я не смогла сдержать улыбку.

Боже, я действительно любила этого мужчину.

Однако я так устала, и последнее, чего мне хотелось — это тащиться обратно в клуб, который стал для меня практически вторым домом. Положение усугублялось тем, что офис был не особо шумоизолирован. Теперь я могла слушать буйные вопли и звуки разбивающихся бутылок. Это не нормальные звуки. Кто бы там ни был, им было чертовски плохо.

Я то и дело посматривала на Человека-Усы — или Грэма: я, наконец, смягчилась к его имени — сидевшего на стуле рядом с дверью и сжимающего рукоятку пистолета. Он, кажется, делал все от него зависящее, чтобы избегать зрительного контакта со мной. Он не хотел отвечать, почему Борден — такой мудак и собственник — заставлял меня повсюду следовать за ним, куда бы ни направлялся. Поводок на моей щенячьей шее с каждым днем становился все короче, и я медленно теряла рассудок.

— Я все знаю про сообщение, — пробурчала я Грэму после того, как проиграла этому мудаку из Новой Зеландии. — Тебе нет нужды делать из этого тайну, ты же знаешь. Ты плохой актер. Настолько плохой, что не заслуживаешь даже Золотой Малины. (Прим. Золотая Малина (англ. Golden Raspberry) — придуманная в 1981 году американцем Джоном Уилсоном антинаграда, отмечающая худшие актерские работы, сценарий, режиссуру, кинопесню и фильм года).

— Я просто не могу обсуждать это с тобой, Эмма, — раздраженно ответил он. — Мы проходили это, по крайней мере, дюжину раз за этот вечер.

— Почему? Потому что ты не хочешь сказать мне, что собираешься выпотрошить парня, который угрожает моей жизни, и украсить улицы его потрохами в качестве предупреждения?

Я сказала это в шутку, но Грэм метнул в меня такой взгляд, который тут же заставил меня заткнуться. Он был в бешенстве. Ну, как и я. Многое говорило в пользу этого человека, нянчившегося со мной, как с избалованным ребенком. И было бы просто естественным стать более разговорчивым с людьми, с которыми вынужден находиться ежедневно и круглосуточно.

— Твой юмор слишком черный для меня, — покачав головой, заметил он.

— Ну, все мы знаем, откуда это у меня.